Иисус неизвестный
Шрифт:
За десять лет до начала служения, сидя в Назаретской синагоге, на скамье, среди молящихся, и глядя через открытую за каменным помостом, тебутою, дверь на золотое море иезреельских пажитей, где серой паутинкой вилась дорога в Иерусалим, на Голгофу, слушал Иисус, как чтец возглашал Исаиино пророчество:
Ebed Jahwe, Раб Господень…
Казнь мира нашего была на Нем…
Как овца, веден был на заклание,
и как агнец перед стригущим
его безгласен,
так Он не отверзает уст Своих…
Предал душу
и за преступников сделался Ходатаем.
Медленно закрыл глаза Иисус; черную, на белом небе, увидел черту, крайний край горы Киннора над пропастью, и полустертую, на камне жертвенника, надпись:
Сына Отец принес в жертву.
А чтец возглашал:
Господу было угодно поразить Его,
и Он предал Его на мучение…
Праведного, Раб Мой, оправдает многих
и грехи их на Себе понесет…
Сердце бьется, кровь стучит в висках
Masmera min hazelub.
Длинные гвозди креста.
Острия двух пирамид — одной, нисходящей с неба, другой, от земли восходящей, — сошлись в сердце Иисуса. Зов Отца: «Сын Мой возлюбленный», — острие пирамиды небесной; зов мира: «понес на Себе грехи многих», — острие пирамиды земной. Сердце Его пронзили оба острия; оба зова услышал Он и ответил: «Я».
Сын человеческий пришел, чтобы отдать душу Свою за многих (Мк. 20, 23),
скажет Господь, восходя в Иерусалим, на Голгофу, последним Путем Крови.
Сколько людей отдавали душу свою в выкуп за многих, но так, как Он, — никто никогда.
Вот, Агнец Мой, Который берет на Себя грех мира (Ио. 1, 59), —
весь грех, — всю тяжесть мирового зла.
Он искупил нас от проклятья закона, . Сам сделавшись проклятием за нас, ибо написано: проклят всяк висящий на древе (Гал. 3, 13.)
Прежде чем явиться миру, Он уже знал, что это будет;
знал, что «вкусит смерть за всех, вне Бога, вдали от Бога», [304] в отвержении, в «проклятии».
304
Евр. 2, 9. Наше каноническое чтение: «Дабы Ему, по благодати Божией, вкусить смерть за всех», — отменяется непреложно засвидетельствованным чтением древнейших рукописей: «вне Бога, вдали от Бога». — Fr. Barth, Die Hauptprobleme des Leben Jesu, 5.
Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? (Мк. 15, 34), —
этот последний вопль Свой на кресте уже с самого начала жизни предчувствовал; знал, что должен пострадать, умереть, как никто никогда не страдал, не умирал.
Вы, проходящие, скажите: кто так страдал, как Я?
жалоба эта, lamentatio, пишется в средние века на подножии распятий, на перекрестке дорог. И до конца времен, на всех путях земных напишется. [305]
Быстро и для всех равно наполняется чаша страданий телесных, в последний, смертный час; но не равна для всех и бездонна чаша страданий духовных: в нем одном до края наполнится она, и перельется через край; Он один, Отца бесконечно любящий, Сын Единородный, будет страдать бесконечно. Отцом оставленный; крайнюю точку отвержения, отпадения от Бога, — черный, чернее тьмы, ледяной, леденее льда, никому неведомый надир страдания Он один пройдет, чтобы навсегда совершилась «единая жертва» за всех (Евр. 10, 14), и отныне всякий страдающий, отверженный Богом, проходя через ту же точку отвержения, знал, что он не
305
H. Monnier, La mission historique de Jesus, 1914, p. 321.
возлюбил меня и предал Себя за меня (Гал. 2, 30),
и услышать от Него:
в смертной муке Моей, Я думал о тебе;
каплю крови Моей Я пролил за тебя.
«Проклят всяк висящий на древе». — «Сын проклят Отцом?» — искушает нас дьявол. Вот где надо помнить, что «Отца не знает никто, кроме Сына». Мы об этом ни говорить, ни даже думать не можем, а если все-таки думаем, то как бы сходим с ума, и уже не знаем, молимся или кощунствуем. Молится или кощунствует рабби Хилкия в Талмуде:
Кто говорит, что у Бога есть Сын, и что Бог позволил Его умертвить, тот лжет и безумствует; ибо, если Бог не допустил жертвоприношения Исаака, то мог ли бы допустить убиение Сына, не разрушив весь мир и не обратив его в хаос? [306]
Мир создать не мог ли Всемогущий так, чтобы Всеблагому не надо было жертвовать Сыном за мир? Всякая душа человеческая, при одной мысли об этом, безумьем испепеляется; только одна душа Его, в этом растет и крепнет, как алмаз в первозданном огне:
306
Agad. Ber, 69, ар. Dalman, Jesus — Jeschua, 157.
духом возростал и укреплялся (отрок Иисус), исполняясь премудрости. (Лк. 2, 40.)
Этою огненною пищею питался двадцать лет, как младенец — молоком матери.
Был истязуем, но страдал добровольно (Ис. 53, 7), —
отвечает уже Исаиино пророчество на тот безмолвный, безумный вопрос нашего сердца; отвечает и Сам Иисус:
Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять ее. Никто не отнимает ее от Меня, но Я Сам отдаю ее. Имею власть отдать ее, и имею власть принять ее. Заповедь сию получил Я от Отца (Ио. 10, 17–18.)
Но если бы мы поняли, что значит:
ныне душа Моя возмутилась, и что Мне сказать? Отче, избавь Меня от часа сего? Ho на сей час Я и пришел (Ио. 12, 27);
если бы мы увидели в этом признании, столь человеческом, как бы из разбереженной раны вдруг хлынувшую кровь, то, может быть, мы вспомнили бы, что Иисус не только воистину Бог, но и Человек воистину, и не заснули бы на две тысячи лет «от печали» — привычки, как ученики в Гефсимании, когда Он был в смертном борении.
Авва, Отче! все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня (Мк. 14, 33; 36.)
Может Отец пронести чашу мимо Сына — и не хочет? Вот с чем борется Сын, чего ужасается, — не страданий, не смерти, а этого; вот «парадоксальное», «удивительное — ужасное», всей жизни и смерти Его.
Только ли в Гефсимании это «борение»,? Нет, во всей жизни Его, от Назарета до Гефсимании. Вот о чем до конца мира несмолкаемая жалоба на подножии креста: «вы, проходящие, скажите, кто так страдал, как Я?»
Если Ты, Господи, хочешь, чтобы мир был, то нет правосудия (Закона), а если хочешь, чтобы было правосудие (Закон), то мира не будет. Выбери одно из двух, —