Иисус: Возвращение из Египта
Шрифт:
Дальнейшие события она пересказывала уже спокойнее и медленнее.
Она рассказала мне то, что я уже слышал от Иакова, — о переполненном хлеве, о пастухах, появившихся среди ночи, об их просветленных лицах, об ангелах, которых они видели. Она рассказала мне и о волхвах с дарами.
Я слушал ее так, как будто не знал обо всем этом.
— Я знала, что нам придется уходить из Вифлеема, — говорила мама. — Там тоже пошли разговоры. Сначала пастухи, потом волхвы. Люди приходили к нам днем и ночью. Однажды утром Иосиф проснулся и сказал, что мы должны немедленно уходить из Вифлеема. Мы собрались и через час покинули город. Он не объяснил мне причину столь поспешного ухода — просто сказал, что во сне снова видел ангела. Сначала я не знала, что мы идем в Египет. Мы шли целыми днями, до позднего вечера.
Ее лицо омрачилось воспоминаниями. Она снова отвернулась от меня.
— Мы долго скитались, все мы, — рассказывала она. — Мы жили в разных египетских городках. Мужчины брались за любую работу, какую могли найти, и мы не бедствовали. У плотников всегда есть работа. Люди были добры к нам. Ты был моей главной радостью. Я почти ни о чем не задумывалась, ты был в центре моей жизни. Любая женщина хотела бы иметь такого славного ребенка. И все это время я не знала, почему мы ходим из города в город. Наконец мы вернулись на север Египта и обосновались в Александрии, на улице Плотников. Мне, Саломее и Есфири там очень нравилось. И Клеопе тоже.
Только спустя годы до меня дошли известия о случившемся в Вифлееме. Истории о том, что там родился Мессия и что царь Ирод вскипел завистью и гневом и послал своих солдат из крепости, что стояла всего в нескольких милях от города. Они убили всех младенцев! В предрассветных сумерках погибло почти двести малышей.
Она смотрела на меня.
Я изо всех сил старался не плакать, не бояться, не дрожать — я ждал.
Она склонила голову, ее лицо напряглось. Когда она наконец снова подняла глаза, в них стояли слезы.
— Я спросила Иосифа: «Ты знал, что это случится? Ангел, что являлся тебе, сказал тебе?» — «Нет, — отвечал он, — я не знал об этом». Тогда я спросила: «Как Господь мог допустить, чтобы убили невинных младенцев?» — Она закусила губы. — Я не могла этого понять. Мне казалось, что наши руки запачканы кровью!
На миг мне показалось, что я не сдержу слез и расплачусь, но огромным усилием воли я справился с собою.
— Иосиф сказал мне тогда: «Нет, это не наши руки испачканы кровью. Пастухи приходили поклониться нашему ребенку. Язычники приходили поклониться ему. Злой царь хотел убить его, потому что тьма не выносит света, но ей не поглотить света. Тьма всегда стремится победить свет. И все же свет будет сиять. Как ты не понимаешь? Мы защищаем его и делаем все, что в наших силах, и Господь будет вести нас».
Наши глаза встретились. Она пристально глядела на меня.
Она положила обе руки мне на плечи.
— Ты рожден не от мужчины, — сказала она.
Я молчал.
— Ты рожден от Бога! — прошептала она. — Не тот сын божий, каким называет себя Цезарь. Не тот сын божий, каким называет себя хороший человек. Не тот сын божий, каким называет себя царь помазанный. Ты — единородный Сын Божий!
Она не отводила взгляда, но ни о чем не спрашивала меня. Ее руки лежали у меня на плечах. Глаза, не мигая, смотрели мне в душу.
Когда она заговорила снова, голос ее стал мягче, тише.
— Ты — сын Господа Бога! — сказала она. — Вот почему ты можешь убивать и воскрешать, вот почему ты можешь исцелить слепого, что видел Иосиф, вот почему ты можешь помолиться о снеге, и пойдет снег, вот почему ты можешь спорить с дядей Клеопой так, что он забывает, что ты еще маленький мальчик, вот почему ты можешь слепить воробьев из глины, и они полетят. Держи свою силу внутри. Храни ее до тех пор, пока твой Отец Небесный не покажет тебе, что пришло время использовать ее. Если он сделал тебя ребенком, то, значит, ты должен расти, как все дети, и постепенно набираться мудрости.
Я медленно кивнул.
— А теперь пойдем с нами домой, в Назарет. А не в храм. О, я знаю, как сильно тебе хочется остаться в храме, знаю. Но нет. Господь Небесный не послал тебя в дом храмового учителя или в дом священника храма, или писца, или богатого фарисея. Он послал тебя Иосифу бар Иакову, плотнику, и его невесте, Марии из рода Давида, что жила в Назарете. И поэтому ты пойдешь вместе с нами в Назарет, домой.
26
С Елеонской горы мы в последний раз окинули взглядом город Иерусалим.
Иосиф сказал мне то, что я уже знал: три раза в год мы будем ходить в Иерусалим и отмечать великие праздники и со временем я хорошо узнаю великий город.
Обратно до Назарета мы добрались быстро, потому что с нами не было всей семьи. И тем не менее мы не спешили и спокойно беседовали о красотах вокруг нас и о мелочах нашей повседневной жизни.
Когда мы перешли через горный хребет и увидели вдали нашу деревню, я сказал родителям, что никогда больше не оставлю их, как оставил в Иерусалиме, — то есть не предупредив. Я не пытался объяснить, что случилось. Я просто сказал, что больше им не надо волноваться: я никогда не уйду один от моей семьи.
Я видел, что мои слова их порадовали, однако они не очень хотели говорить о событиях последних дней. Они уже постарались спрятать эти воспоминания как можно глубже. И как только я замолчал, мама принялась говорить о каких-то простых вещах, касающихся хозяйства, а Иосиф слушал и кивал.
Я шел вместе с ними, но я был один.
Я думал о мамином рассказе — о словах Иосифа: что тьма пытается поглотить свет и что тьме это никогда не удается. Прекрасные слова, но это всего лишь слова.
Мысленным взором — без чувств, без слез, без дрожи — я видел человека, убитого в храме копьем, наблюдал, как истекает кровью жертвенный агнец, скорбел о неизвестных мне младенцах, убитых в Вифлееме. Я видел огонь в ночи, пожирающий небо над Иерихоном. Я снова и снова видел все это.
Когда мы вернулись домой, я присел отдохнуть.
Вошла Маленькая Саломея и остановилась рядом со мной. Я ничего не сказал ей, думая, что она поставит передо мной чашку супа или воды и уйдет, как всегда, такой занятой маленькой женщиной она стала.
Однако она продолжала стоять.
Наконец я поднял на нее глаза.
— Что? — спросил я.
Она опустилась на колени и приложила ладонь к моей щеке. Я смотрел на нее, и мне казалось, что она никогда не оставляла меня ради женских хлопот по хозяйству. Она всматривалась в мое лицо.