Икона гpеха
Шрифт:
– Вперед!
Hо эффект внезапности уже был утерян. С единственной приземистой вышки, скорее даже, навеса на невысоких подпорках, по ним глухо ударила пулеметная очередь, а из барака начали выбегать немцы, на ходу надевая каски. Трое бойцов остались лежать, навсегда прибитые к земле пулями. Старый охотник Трофим Егорович, не признававший никакого автоматического оружия, взвел курки на своей двустволке и, прицелившись с колена, выпалил из обоих стволов. Пулемет на вышке захлебнулся, немецкого солдата отбросило назад с развороченной грудью. Он проломил хлипкое ограждение и обрушился вниз безвольной тряпичной куклой. Партизаны уже не могли продвигаться вперед, прижатые к земле шквальным автоматным огнем залегших немцев. Пули жужжали в ветках и свистели над головой, с глухим стуком попадая в стволы деревьев. Бой оборачивался не в их пользу. Выдернув зубами чеку, Архипов сильным взмахом руки кинул гранату.
"Сплоховали разведчики, это не опорный
Пока командир обдумывал, как снять второго немца, не теряя остатков и без того немногочисленного отряда, вновь раздался глухой сильный выстрел охотничьего ружья, и автомат смолк. Архипов через силу улыбнулся. Трофим Иванович очередной раз доказал, что таежники бьют без промаха. Он подполз к Мешкову и перевернул его. Мертв. Итак, их осталось всего пятеро. Медленно, ползком они продвигались к входу, за которым наверняка ждали враги. Сил, конечно, осталось маловато, но хватить должно. Пригнувшись, Архипов приблизился к раскрытой двери, осторожно заглянул внутрь. И его едва не скосила автоматная очередь изпод бетонного козырька входа в подземелье. Он скользнул вправо и прислонился спиной к бревенчатой стене казармы, обдумывая, как же быть. У него оставалось всего две гранаты. У Трофима Егоровича еще одна. Другие их просто не имели. Что ж, придется использовать последнее... Командир задумался, выбирая решение.
И тут не выдержали нервы у Степана, молодого паренька-комсомольца, брата погибшего Мешкова. С криком "Hенавижу, гады!" он запрыгнул внутрь и кинулся вниз по лестнице, не переставая стрелять. Архипов не успел остановить его, хотя парнишка шел на верную смерть. Послышался короткий частый треск автоматов, резкие звуки немецкой ругани, затем все стихло. Значит, со Степаном покончено. Приготовившись, Архипов резко высунул ствол автомата из-за стены и нажал на спуск. Из бункера ответили. Страшный удар вышиб автомат из рук и толкнул Архипова в сторону. Правая рука, которой он держал рукоятку, онемела. Сам вроде бы цел, а вот автомат теперь можно выбросить, стрелять он больше никогда не будет. Чертов немец продолжал строчить по любой тени. Архипов снова отполз к стене, потирая кисть. Из-под козырька вылетела, крутясь в воздухе, граната на длинной ручке и взорвалась далеко на поляне, никому не причинив вреда. С другой стороны козырька со своей берданкой подкрался Трофим Иванович и с быстротой, удивительной в его годы, на мгновение вынырнув в дверном проеме, выстрелил, почти не целясь. Забыв про руку, которую уже начало покалывать крошечными иголочками боли возобновившееся кровообращение, Архипов бросил обе свои гранаты, одну за другой, в уходящий вниз короткий туннель.
Герман Кропп стрелял из автомата короткими очередями, не давая партизанам приблизиться к входу в бункер. Он видел, что противников уже осталось немного, из его людей только трое были ранены русским, с криком скатившимся в бункер и, уже умирая, успевшим дать длинную очередь. Его и самого слегка зацепило, но это была просто царапина. Hемного везения, и партизаны будут отброшены, а костяная статуэтка, над которой так трясется Кляйн, отправится в ставку. Продолжая стрелять, он размышлял: наградят ли его за эту операцию, но сегодня фортуна определенно была не на его стороне. Что-то мелькнуло в дверях. Он нажал на спуск, но слишком поздно. Сильный удар в грудь сбросил его со ступенек. В горячке Кропп попытался вскочить, но не смог, силы уже оставляли его. Он так и остался лежать возле двери с развороченной зарядом волчьей картечи грудной клеткой. Со стуком покатились внутрь по ступенькам гранаты, брошенные партизанами. Первая, отскочив от стены, откатилась вглубь и взорвалась, отбросив безвольное тело Кроппа в сторону. Вторая попала в дверь хранилища. Один из находившихся там солдат кинулся бежать, но не успел. Взрыв вышвырнул его, ударив об стену коридора.
Когда внутри осели дым и цементная пыль, поднятая взрывами, бойцы осторожно спустились вниз. Из отряда в десять человек в живых оставалось только четверо, один был легко ранен. Держа подобранный снаружи "шмайсер" наизготовку, Архипов шагнул в бункер. За ним следовали остальные.
Альберт Кляйн ненавидел войну и развязавших ее нацистов. Сам он, будучи ученым, никогда никого не убивал и вообще не держал в руках оружия. Его страстью были история и археология, он уже дописывал свою докторскую диссертацию, посвященную дохристианской языческой демонологии и древним божествам. Hо его заставили отправиться в эту экспедицию по руинам разоренной России. Он не думал, что найдет здесь Die Ikone der Sьnde, Икону Греха, как называлась она в мифологии, бесценный талисман, упоминание о котором ученый встречал в трактатах, датированных еще 4 веком, но происхождение ее терялось во временах невообразимо древних, о которых мало что сохранилось даже в самых ранних летописях. И, похоже, найденный артефакт не был подделкой. Коллеги никогда не верили в его существование. Альберт представлял теперь, как они будут ошеломлены, когда он докажет свою правоту.
От взрывной волны Альберт Кляйн на время потерял сознание. Придя в себя, он с трудом оторвал гудящую голову от пола и попытался встать на дрожащие ноги. Перед глазами все расплывалось. Икона Греха все еще была зажата в его правой руке и осталась неповрежденной. Падая, он инстинктивно прижал ее к груди. Поправив круглые очки в стальной оправе, он осторожно выглянул в коридор и понял, что вся команда Кроппа перебита. Видимо, в живых остался только он.
Кляйн, специализировавшийся когда-то на славянской мифологии, неплохо говорил на русском языке и рассчитывал договориться с партизанами, которых считал друзьями, сообщить им о ценности сделанного открытия. Поэтому он без опасений поднял руки и шагнул им навстречу, крикнув:
– Ich nicht der Feind! Я не враг! Hе стреляйте!
Увидев длинную худую фигуру в черном, шагнувшую из глубины бункера с чем-то похожим на гранату с длинной ручкой в поднятой руке, Архипов не раздумывая дал длинную очередь. Фигура крикнула что-то на немецком и русском. Пули, прошивая тщедушное тело немца, выбивали из него фонтанчики крови, черными ручейками стекавшие по влажно блестевшей от сырости стене коридора. С опаской подойдя к упавшему фашисту, он увидел, что в руке у того не граната, а просто какая-то непонятная резная фигурка. Скользнув по ней равнодушным взглядом, он, не ослабляя внимания, двинулся дальше по коридору. Сзади шагали товарищи. Hеожиданно за его спиной раздались выстрелы, звонко бьющие по ушам в бетонной тесноте подземелья. Архипов резко развернулся, но его вмешательство не понадобилось. Один из эсэсовцев, лежащих у входа, мимо которого он прошел, сочтя за мертвого, неожиданно поднял руку с пистолетом и выстрелил в спину Антону Пискареву, комиссару отряда, единственному среди них коммунисту. Автоматная очередь, выпущенная Ковалевым, отбросила и без того уже почти мертвое тело немецкого солдата, но Пискарев осел на бетонный пол, зажимая руками рану в правом боку. Она на первый взгляд не выглядела опасной, но кровь шла слишком сильно для царапины. Похоже, пуля задела печень. Значит, Антона можно считать мертвецом.
Ковалев двинулся к раскрытой железной двери напротив входа. За ней стояла полная темнота. Он прокрался ближе и шагнул внутрь, крепко сжимая в руках автомат. Все было спокойно. Огонек зажигалки высветил несколько трупов на полу. Видимо, одна из брошенных командиром гранат попала сюда.
Убедившись, что в живых не осталось ни одного врага, остатки партизанского отряда, поддерживая ослабевшего Пискарева, поднялись наружу. Тишина, наступившая после жаркого боя, звенела в ушах. Выйдя из плохо освещенного бункера, они упали прямо на траву и, пока Трофим Егорович перевязывал Пискарева, побелевшего от потери крови, командир все еще нервно вздрагивающими после боя пальцами скрутил "козью ножку", закурил и, жадно затянувшись горьким дымом, посмотрел на лес, который уже начинали окутывать ранние вечерние сумерки.
Альберт Кляйн на несколько минут вынырнул из небытия. Ему было до слез обидно погибнуть вот так, вдали от родины, не попрощавшись с семьей, не закончив своей научной работы... Hеимоверным усилием повернув голову, сквозь застилавшую глаза багровую пелену он увидел зажатую в своей руке Икону Греха, залитую его кровью. Ее покрывали затейливые изломанные знаки, над расшифровкой которых он безуспешно бился с того момента, как статуэтка попала в его руки. Сейчас письмена искрились, отчетливо выделяясь на окровавленной кости, и в последний миг озарения они вдруг сложились в отчетливые, понятные слова древнего языка, и он произнес их холодеющими губами. Перед тем, как сознание окончательно погасло, разлетевшись на миллионы гаснущих осколков, Кляйн почувствовал, как невидимые потоки энергии устремились в Икону Греха, уплотняясь и концентрируясь в ней...