Икона и топор
Шрифт:
Колокол предшествовал пушке в плане технологических поисков, но пушка вскоре вытеснила его как главный объект государственного интереса. Многие колокола в провинциальных городах и монастырях систематически переливались в пушки, чтобы усилить русскую армию конца XVII–XVIII вв.; но бесчисленные колокола все равно оставались в Москве, над которой парила почти что трехсотметровая колокольня Ивана Великого, возведенная Борисом Годуновым на холме внутри Кремля в самом начале этого периода. Эта колокольня (как и другая огромная колокольня, построенная патриархом Никоном недалеко от Москвы во второй половине этого же столетия) была призвана увенчать великолепие «Нового Иерусалима» на русской земле — центра цивилизации, созданного в подражание древнему Иерусалиму и по своей красоте достойного воплотить новый. Колокольня в Кремле служила прибежищем для непримиримых старообрядцев, которые забрасывали камнями религиозные процессии официальной церкви [136] . Ревнители старого порядка в течение восьми лет выдерживали огонь правительственных пушек, укрывшись на севере за крепкими стенами Соловецкого монастыря. После того как этот последний легендарный оплот пал, они рассеялись по разным землям и там на колокольнях деревянных церквей ожидали
136
91. Ословянишников. История, 38, 41, а также 103–104, 164–167; А. оусе. Moscow and the Roots of Russian Culture. — Norman, Oklahoma, 1964, 106–108.
Описание современником-шведом того, как забрасывали камнями, содержится в интересной неопубликованной диссертации: Н. Ellersieck. Russia under Aleksei Mikhailovich and Fedor Akekscevich, 1645–1682: The Scandinavian Sources // University of California, Los Angeles, 1955, 355, note 17.
137
92. Сырцов. Самосжигательство, 6—15.
Позже цари династии Романовых обнаружили нечистую совесть и дурной вкус, выстроив по данным ими обетам барочные колокольни в старинных монастырях. Ко второй четверти XIX в. старые колокольни были по большей части заменены, громкий колокольный звон запрещен, а особое значение колоколов в богослужении поколеблено за счет введения в русскую литургическую музыку органа и других инструментов.
Но эхо колоколов продолжало звучать. Они снова величественно звонят в финале сцены коронации в опере Мусоргского «Борис Годунов», и религиозный пафос искупления, слышащийся в перезвоне колоколов накануне праздничных дней, подхватывается маленькой собачкой (по имени Перезвон), которая примиряет юных товарищей Алеши в конце «Братьев Карамазовых» Достоевского.
В сфере политики колокол также навевал воспоминания. В вольных, ориентированных на Запад городах средневековой Руси бой колокола созывал народ на вече. Вечевой новгородский колокол окончательно смолк в 1478 г. и тем самым знаменовал конец относительной независимости города от центральной власти и частичного народного самоуправления, до того времени сближавшего Новгород со многими западными торговыми городами. Идеал недеспотического правительства, состоящего из представителей народа, побудил одного юного реформатора начала XIX в. написать: «…переношусь на несколько столетий в Новгород, слышу звон вечевого колокола, сердце мое трепещет, я бегу на великую площадь, <…> попираю цепи и на вопрос стражи: «кто идет?» гордо отвечаю: вольный гражданин Новгородский…» [138] , а романтического поэта — звучать… как колокол на башне вечевой Во дни торжеств и бед народных [139] .
138
93. В.Одоевский — см.: П.Сакулин. Из истории русского идеализма. Князь В.Ф.Одоевский. — М., 1913, I, часть 1, 92; приведено также в: А. Коугё. La Philosophic et le probleme nationalc cn Russie au debut du XIX-е sieclc, 1929, 31.
139
94. «Звучал как колокол на башне вечевой / Во дни торжеств и бед народных». Поэт (1839) // М.Лермонтов. ПСС. — М., 1947, I, 34. Эти строчки имеют широкое хождение в Советском Союзе. См.: Крылатые слова, 228.
Когда несколько лет спустя лиризм перешел в тоску, Гоголь дал новую, более таинственную трактовку этого образа на одной из самых известных страниц во всей русской литературе. Сравнивая Русь с мчащейся тройкой в конце поэмы «Мертвые души», автор задается вопросом, куда же несется она, но Русь «не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик».
Пророческий ответ появился несколько лет спустя во вступительном стихотворении к первому номеру первого русского нелегального журнала с уместным названием «Колокол». Долго молчавшее общественное сознание России с этого момента, как обещает издатель Александр Герцен, загудит как колокол:
Звучит, раскачиваясь, звон, И он гудеть не перестанет, Пока… Россия бодро не воспрянет… И непорывисто смела — Начнет торжественно и стройно, С сознаньем доблести спокойной, Знонить во нее колокола [140] .Но призывный колокол Герцена вскоре был заглушён отчаянными звуками «Набата»: название первого русского периодического издания, способствовавшего формированию якобинской революционной элиты [141] , происходило от обозначения боя колокола, традиционно оповещавшего о пожаре или нападении врага. Ткачева, издателя «Набата», оправдала конечная победа революционеров-ленинцев. Но при большевизме все колокола замолчали — их функцию в какой-то мере принял на себя гипнотический звук машин, объявлявший о наступлении земного, а не небесного рая.
140
95. Колокол, I июля 1857 г., I.
141
96. «Набат» впервые появился в 1875 г. и так же, как «Колокол», издавался за границей. О значении и развитии самого журнала «Колокол» см.: Д.-Успенский. Набатный колокол // PC, 1907, СХХІХ, 614 — 620.
Неизменная привязанность русских к пушкам была засвидетельствована легендарным штурмом Казани Иваном Грозным; в 1606 г. прах Лжедмитрия — единственного иностранца, когда-либо правившего в Кремле, — выстрелом из пушки был развеян по ветру. Чайковский ввел звуки пушечных выстрелов в свою увертюру, посвященную разгрому Наполеона в 1812 г. Сотни пушек возвещали о помазании русских царей во время их коронации [142] . Сталин был невротически озабочен формированием крупных артиллерийских соединений во Вторую мировую войну, и в своих официальных заявлениях эпитет «грозный», традиционно относившийся к Ивану IV [143] , он применял лишь к артиллерии. Дальнейшие успехи Советского Союза в области ракетостроения могут рассматриваться как продолжение этого неослабевающего интереса. Возможно, есть определенная историческая справедливость в том, что в конце 1950-х гг. блестящие результаты космических запусков вылились в новое обещание бесклассового тысячелетия.
142
97. М. Creighton. The Imperial Coronation at Moscow // Historical Essays and Reviews. — London, 1902, 321. Ословянишников сообщает (История, 51–52), что коронация царя Федора была первой, на которой особый перезвон колоколов был включен в саму церемонию. Подобно тому, как Чайковский настаивал на введении в оркестр настоящей пушки, Станиславский настаивал на использовании настоящих колоколов в постановке «Царя Федора» А. Толстого на сцене Московского Художественного театра.
143
98. Сталин. Грозное оружие Красной Армии // КЗ, 19 нояб. 1944, 2. Сталин также называл артиллерию «богом войны». См.: Генерал-майор И. Процко. Артиллерия — бог войны // Большевик, 1943, №. 18, 19–32.
См. Также: R. Garthoff. Soviet Military Doctrine. — Glencoe, 11L, 1953, особ. 301–307; L. Hart. The Red Army.
– NY, 1956, 344–366; и о ранней истории артиллерии в России: А. Чернов. Вооруженные силы Русского государства в XV–XVII вв. — М., 1954, 13, 35–46; В. Данилевский. Техника, 123–125; а также: БСЭ (2). III, 132–146, Вернадский указывает (Mongols, 365–366), что если ручное огнестрельное оружие пришло на Русь с Востока, то артиллерия пришла с Запада, предположительно через чехов.
Коммунистический мир, к этому времени возникший, походил не столько на пророчества Карла Маркса, сколько на предсказания его почти совсем неизвестного русского современника Николая Ильина [144] . В то время как первый вел жизнь оторванного от корней интеллектуала в Берлине, Париже и Лондоне, второй — всю жизнь прослужил исполненным патриотизма артиллерийским офицером на окраине царской России в Средней Азии. В то время как первый ожидал целесообразного появления нового, преимущественно западноевропейского, пролетариата, с немецкими вождями во главе, второй ожидал мессианского явления новой, евразийской религиозной цивилизации под патронажем России. В то самое время, когда Маркс писал свой коммунистический манифест для немецких революционеров, нашедших убежище во Франции и Бельгии, Ильин нес «сионскую весть» русским сектантам Сибири. Странное учение Ильина отражает детскую привязанность к пушкам, примитивный этический дуализм и подавленный страх перед Европой — все то, что было присуще русскому сознанию. Его последователи маршировали под такие гимны, как «Бомба Божественной артиллерии», делили мир на иеговистов и сатанистов, на тех, кто сидит по правую руку от Господа и по левую (на десных и ошуйных), и учили, что новая империя всеобщего братства и несказанного изобилия будет создана последователями Иеговы вдоль бесконечной железной дороги, протянувшейся от Среднего Востока через Россию в Южный Китай.
144
99. Маргаритов. История сект, 142–146 и примеч., особ, в: МО, 1906, №№ 10, II, где рассматривается секта Ильина, имевшая разные названия — «Весть Сиона», «Иеговисты» и «Братство правой руки». См. также: В. Бонч-Бруевич. Из мира сектантов. — М., 1922, 192–203.
Столь же тщетно, но с еще большей визионерской силой самоотверженный аскет, московский библиотекарь Николай Федоров, в конце XIX в. предсказывал, что новое слияние науки и веры приведет в итоге даже к физическому воскрешению мертвых предков. Россия во взаимодействии с Китаем должна была породить новую евразийскую цивилизацию, использующую артиллерию, чтобы управлять климатом и земной атмосферой и чтобы отправлять граждан Земли в стратосферу колонизовывать другие миры. Его видение космической революции привлекало Достоевского и Толстого и повлияло на многих прометеевских мечтателей в службах планирования в послереволюционной Советской России [145] . Наиболее горячие его приверженцы бежали, однако, из большевистской России в Харбин и Маньчжурию, чтобы создать там псевдорелигиозную коммуну, сгинувшую в свой черед, когда волна ленинской революции с их родины докатилась до земли, которая дала им приют.
145
100. См. опубликованную посмертную работу: Н. Федоров. Философия общего дела. — Верный (Алма-Ата), I, 1906, 656–676; ., II, 1913, 248–253; см. также: Флоровский. Пути, 322–331; SSt, 1958, Oct. 129–131.
Русская история полна таких пророческих ожиданий, с их повторяющимися символами и навязчивыми идеями. То, что рушилось под ударами топора и залпами пушек, часто скрывалось в бессознательном или даже в самом сознании палача. То, что изгонялось из памяти, продолжало жить в подсознании, что вычеркивалось из записей, продолжало жить в устном фольклоре. В самом деле, в русской истории нового времени обнаруживается все то же постоянное возвращение основных тем, которое открывается уже в незатейливых древних традициях колокольного звона и народного пения.
Возможно, конечно, что эти отголоски детства уже не отзываются во взрослой России настоящего. Но даже если эти звуки существуют в реальности, они могут быть столь же загадочны, как звон колокольчика гоголевской тройки. Или, возможно, это только умирающее эхо — перезвон, который как будто еще слышится, хотя сам колокольчик уже замолк. Чтобы определить, в какой мере древнерусская культура продолжает жить в настоящем, надо оставить в стороне эти повторяющиеся символы далекого прошлого и обратиться к истории, которая начинается в XIV в., открывает полноводный, хотя и вызывающий растерянность поток свершений, непрерывный вплоть до настоящего. Рассмотрев наследие, природную среду и первые материальные памятники русской культуры, мы можем теперь обратиться к подъему Московского государства и его драматическому противостоянию западному миру, переживавшему в это время муки Ренессанса и Реформации.