Икона и топор
Шрифт:
Обращаясь к истории русской культуры, возможно, имеет смысл Уделять больше внимания ее движущим силам, чем тем формам, в которых она предстает. На страницах этой книги три фактора — природная среда, христианское наследие, контакты с Западом — заявляют о себе в большей мере, чем те явления, которые ими определяются. Эти силы, по-видимому, способны сплетать собственную странную сеть исторических кризисов и творческих взлетов, независимую от человеческих усилий. Часто они действуют наперекор друг другу, хотя иногда, как в некоторых коротких эпизодах романа «Доктор Живаго», все три силы как будто приходят в гармонию.
Первая сила — это сила самой природы. Говорят, что русские мыслители — это не философы в строгом смысле слова, а поэты, и за случайным на первый взгляд сходством русских слов «стихи» и «стихия» лежит множество внутренних связей между русской культурой и естественным миром.
6
6. Там же, 217–221 и след.
7
7. В.Розанов. О себе и жизни своей. — М., 1990, 79.
Вторая надличная сила в основании русской культуры нового времени — это восточное христианство. При всей притягательности языческих пережитков и великолепии раннего скифского искусства, именно восточное христианство привело к возникновению русской культуры как таковой, основных форм ее художественного выражения и определило характер веры на Руси. Православная церковь также сыграла ключевую роль в проникновении на Русь собственно византийской идеи о том, что у православного общества есть особое достоинство и особое предназначение и существует лишь один верный ответ на возникающие внутри него противоречия. Таким образом, религия будет играть центральную роль в нашем повествовании, но не как обособленный аспект культуры, а как всепроницающая сила внутри нее.
Наряду с природой и верой существует и другая мощная сила — влияние Запада. В течение всего рассматриваемого периода взаимодействие с Западом было важнейшим фактором русской истории. Русские постоянно стремились определить характер этого отношения и, как правило, искали такой исторический рецепт, который позволил бы им что-то перенять у Запада и в то же время сохранить свое отличие от него. Знаменитый спор между славянофилами и западниками в 1840-х гг. — это лишь один эпизод долгой борьбы. В книге все споры рефлексирующей интеллигенции XIX в. будут рассмотрены в исторической перспективе, в соотнесении с другими западническими силами, стремившимися определить направление развития русской культуры: латинянами из Ита-,лии, пиетистами из Германии, «вольтерьянцами» из Франции, строителями железных дорог из Англии. Особое внимание будет уделено также тем центрам, через которые на Русь проникало западное влияние, — Новгороду (реальному и легендарному), а также величественной столице Санкт-Петербургу.
Эта книга во многом расходится с трактовками как официальных советских идеологов, так и большинства западных историков-интеллектуалов. Специалисты поймут (а неспециалистов взволнует) то необычное и спорное, что заключено в моей интерпретации: это, во-первых, сосредоточенность на древних (но не самых древних) периодах, порожденная уверенностью в том, что «все века находятся на одинаковом расстоянии от вечности» и что факторы, обуславливающие развитие, позволяют полнее судить о его последующих этапах, чем события, непосредственно им предшествующие; это детальное рассмотрение некоторых поворотных моментов, которыми обычно пренебрегают историки, таких, как начало раскола при Алексее Михайловиче и антипросветительские тенденции при Александре I; это и постоянное обращение к религиозным, а также светским идеям и течениям и, наконец, относительно большее внимание к специфически русскому аспекту хорошо изученного периода после 1825 г., нежели к лежащим на поверхности «западному» или «осовременивающему» аспектам развития России. Большое количество материалов, посвященных этим темам, и глубокий и неизменный интерес к ним многих серьезных исследователей русской культуры внутри и за пределами СССР позволяют мне надеяться на то, что расставленные мной акценты хотя бы до некоторой степени отражают объективную реальность русской культуры, а не только субъективные пристрастия отдельного историка.
Книга в значительной степени основывается на новой интерпретации источников и фундаментальных русских монографий — в особенности тех, которые были опубликованы в эпоху последнего мощного расцвета гуманистического знания, предшествовавшую большевистской революции. Обращаясь к западным и советским исследованиям последних лет, мы редко использовали исторические работы общего характера и совершенно отказались от популярной западной литературы о России, которая, при ее обилии, вторична и содержит апокрифические сведения.
Книга написана для широкого круга читателей и, как я надеюсь, будет понятна любому, кто откроет ее, не обладая никакими предварительными знаниями по русской истории. Примечания в конце книги адресованы более подготовленному читателю и предоставляют ему ключевые цитаты на языке оригинала, а также общую библиографию книг на основных европейских языках, особенно по предметам, которые являются спорными, незнакомыми и не получившими адекватной трактовки. Длина перечня не должна создавать иллюзии полноты или особой авторитетности моих толкований и смысловых акцентов. Многие достойные работы не были использованы или упомянуты, многие важные темы были оставлены без рассмотрения.
Как специалисту, так и обычному читателю я предлагаю эту книгу не в качестве систематического анализа или всестороннего освещения предмета, но как эпизод в непрерывном постижении мятущейся, однако творческой нации. Суть этого процесса лучше определить не словом «эмпатия», звучащим несколько по-медицински, а тем, что немцы называют «Einfuhlung», вчувствованием, а сами русские — проникновением, в том смысле, в каком чернила проникают в промокательную бумагу, а тепло, в железо. Только такой смысл включенности может уберечь внешнего наблюдателя от случайных впечатлений, избавить от обязательных обобщений и защитить от постоянных колебаний между снисходительностью и возвеличиванием, нагнетанием ужаса и идеализацией, Чингисханом и пресвитером Иоанном.
Поиск более глубокого постижения давно воодушевлял и самих русских, склонных к самоанализу. Александр Блок, возможно величайший русский поэт этого века, сравнивал Россию со сфинксом, а ныне опыт советского времени дал новый поворот не решенным ранее спорам русской истории. Стремление к пониманию присутствует также и во внешнем мире, на который глубоко повлияли два главных события русской культуры нового времени: литературный взрыв XIX в. и политический переворот XX. Историки склонны верить, что изучение прошлого может определенным образом углубить понимание настоящего и даже частично приоткрыть возможное будущее. Однако история русской культуры заслуживает того, чтобы рассказать ее ради нее самой, и даже тот, кто полагает, что эта древняя культура имеет мало отношения к урбанизированной коммунистической империи, может посмотреть на нее так, как смотрел Достоевский на западную культуру, которая, как ему казалось, умерла:
«…я знаю, что поеду лишь на кладбище, но на самое, на самое дорогое кладбище… Дорогие там лежат покойники, каждый камень над ними гласит о такой горячей минувшей жизни, о такой страстной вере в свой подвиг, в свою истину, в свою борьбу и в свою науку, что я, знаю заранее, паду на землю и буду целовать эти камни и плакать над ними…» [8]
От автора
Я в высшей степени обязан библиотекам, в которых мне посчастливилось работать: библиотеке Файрстоун в Принстоне (включая собрание Шуматова), библиотекам Вайденер и Хоутон в Гарварде, национальным библиотекам в Стокгольме, Вене и Марбурге, университетской библиотеке в Лейдене, библиотеке Института восточноевропейской истории в Вене, Нью-Йоркской публичной библиотеке, Библиотеке Конгресса США, Российской национальной библиотеке им. Салтыкова-Щедрина, Институту русской литературы (Пушкинскому Дому), Русскому музею в Санкт-Петербурге, а также Российской государственной библиотеке, Третьяковской галерее и Центральному государственному историческому архиву в Москве. Я особенно признателен докторам Валенкоски и Хальтсонену и превосходной Национальной библиотеке в Хельсинки за год плодотворной работы с ее богатым собранием русской литературы. Я глубоко ценю поддержку, оказанную мне в этой работе Мемориальным Фондом Джона Саймона Гуггенхайма, Фулбрайтовской программой в Финляндии, а также Советом гуманитарных наук и Университетскими исследовательскими фондами Принстонского университета. Я также благодарен Центру международных исследований в Принстоне, Русскому исследовательскому центру в Гарварде и Межуниверситетскому комитету по предоставлению грантов на поездки за помощь, напрямую не связанную с этим проектом, но реально способствовавшую его осуществлению. Я признателен Грегори и Катарине Гурофф за составление указателя и перепечатку наиболее сложных частей рукописи.
8
8. Братья Карамазовы // Ф.Достоевский. ПСС: В 30 т. — Л., 1972–1990, XIV, 210.