Икона
Шрифт:
В связи с возросшей возможностью ездить по России, особенно не удаляясь от Арзамаса-16. Монк предложил Блинову посылать раз в месяц письмо абсолютно невинного содержания по адресу в Восточном Берлине. В нём не было никакого тайного текста, смысловую нагрузку несла лишь подпись «Юрий». Блинову достаточно было опустить письмо в любой почтовый ящик за пределами закрытого города, и никто уже не мог проследить, откуда оно. Поскольку Берлинская стена лежала в руинах, в старом способе пересылки писем на Запад теперь не было необходимости.
Плюс к этому Блинову посоветовали приобрести пару спаниелей. Это получило полное одобрение в Арзамасе-16,
К этому времени Монк пребывал в полной растерянности. Он сообщил руководству о своих подозрениях, но ему сказали, что он слишком быстро поддался панике. Ему следует набраться терпения — контакт, без сомнения, будет восстановлен. Но Монк не мог оставаться невозмутимым. Он начал посылать докладные записки, утверждая, что, по его мнению, глубоко, в самом центре Лэнгли, происходит утечка информации.
Два человека, которые приняли бы его всерьёз, Кэри Джордан и Гас Хатауэй, ушли в отставку. Новое руководство, пришедшее со стороны после зимы 1985 года, Монк просто раздражал. В другой части здания официальная охота на «кротов», начатая ещё весной 1986 года, потихоньку продолжилась.
— Мне трудно в это поверить, — заявил бывший генеральный прокурор США, когда после завтрака на пленарном заседании началась дискуссия.
— А у меня проблема в том, что мне трудно не поверить, — ответил экс-госсекретарь Джеймс Бейкер. — Это направлено обоим правительствам, Найджел?
— Да.
— И они ничего не собираются предпринять?
Остальные тридцать девять членов совета, столпившиеся вокруг стола заседаний, не сводили глаз с бывшего шефа британской разведки, словно ожидая от него заверения, что неё.по ночной кошмар, мрачный плод воображения, который исчезнет сам собой.
— Здравый смысл, — сказал Ирвин, — считают они, в том, что официально сделать ничего нельзя. Половина того, что содержится в «Чёрном манифесте», может получить поддержку едва ли не большинства русских. Предполагается, что Запад вообще не может о нём знать. Комаров объявит его фальшивкой. Результат может даже усилить его позиции.
Последовало мрачное молчание.
— Можно мне сказать? — спросил Сол Натансон. — Не как вашему хозяину, а как рядовому члену совета. Когда-то у меня был сын. Он погиб на войне в Персидском заливе. — Несколько человек с мрачным видом кивнули. Двенадцать из присутствующих играли ведущую роль в создании многонациональной коалиции, которая сражалась в Персидском заливе. С противоположного края стола генерал Колин Пауэлл пристально смотрел на финансиста. Благодаря известности отца он лично получил извещение о том, что лейтенант Тим Натансон, ВВС США, сбит в последние часы сражения. — И если я могу хоть как-то смириться с этой потерей, — сказал Натансон, — то лишь потому, что знаю: он умер, сражаясь против истинного зла. — Сол замолчал, подыскивая слова. — Я достаточно стар, чтобы поверить в концепцию зла. И в то, что зло иногда может воплощаться в человеке. Я не участвовал во второй мировой войне. Мне было восемь, когда она закончилась. Мне известно, что некоторые из присутствующих здесь были на той войне. Но конечно, позднее я много узнал о ней. Я уверен, что Адольф Гитлер — это зло, и то, что он делал, — тоже зло. — Стояла полная тишина. Государственные деятели, политики, промышленники, банкиры, финансисты, дипломаты, администраторы, привыкшие иметь дело с практической стороной жизни, понимали, что слушают глубоко личное признание. Сол Натансон, наклонившись, постучал пальцем по «Чёрному манифесту». — Этот документ — тоже зло. Человек, написавший его, — зло. Неужели мы позволим этому случиться снова?
Ничто не нарушало тишину, царящую в комнате. Все понимали, что под «этим» он подразумевал второй Холокост, и не только против евреев в России, но и против многих других этнических меньшинств.
Молчание нарушила бывший премьер Великобритании.
— Я согласна. Не время колебаться.
Ральф Брук, глава гигантской межконтинентальной телекоммуникационной корпорации, известной на каждой фондовой бирже мира как «Интелкор», выступил вперёд.
— О'кей, так что мы могли бы сделать? — спросил он.
— Дипломатическим путём… уведомить каждое правительство в НАТО и заставить их заявить протест, — предложил бывший дипломат.
— Тогда Комаров объявит манифест грубой подделкой, и большинство в России поверят ему. Ксенофобия русских не новость, — сказал другой.
Джеймс Бейкер повернулся в сторону Найджела Ирвина.
— Вы привезли этот ужасный документ, — сказал он. — Что вы посоветуете?
— Я ничего не предлагаю, — сказал Ирвин. — Но я хочу сделать предупреждение. Если совет решит санкционировать — не предпринять, а только санкционировать — какую-либо инициативу, она должна быть предельно засекреченной, чтобы не повредить репутации любого в этой комнате.
Тридцать девять членов совета прекрасно понимали, о чём он говорит. Каждый из них принимал участие или являлся свидетелем провала правительственной операции, как предполагалось, хранившейся в секрете и полностью разоблачённой сверху донизу.
Суровый, с немецким акцентом голос раздался за столом, где сидел бывший госсекретарь США:
— Может Найджел провести операцию такой секретности?
Два голоса прозвучали в унисон: «Да». Когда Ирвин был шефом британской разведки, он служил и Маргарет Тэтчер, и её министру иностранных дел лорду Каррингтону.
Совет Линкольна никогда не принимал формальных резолюций в письменной форме. Он приходил к соглашению, и на его основе каждый член использовал своё влияние для достижения целей этого соглашения в коридорах власти в своих странах.
В деле с «Черным манифестом» соглашение состояло только в передаче членам небольшого рабочего комитета пожелания совета, чтобы комитет выбрал наилучшее решение. Весь же совет пришёл к согласию ничего не санкционировать, не запрещать и даже не интересоваться возможными последствиями.
Полковник Анатолий Гришин сидел за столом в своём кабинете в Лефортовской тюрьме, просматривая три только что доставленных ему документа. Его охватывал целый вихрь эмоций.
Самым сильным чувством было торжество. В течение лета контрразведка как Первого, так и Второго главных управлений доставила ему одного за другим троих предателей.
Первым доставили дипломата Круглова, разоблачённого при сопоставлении его поста первого секретаря посольства в Буэнос-Айресе и покупки вскоре после возвращения квартиры за двадцать тысяч долларов.