Икона
Шрифт:
— Раньше мы об этом никогда не говорили.
— Да ладно, Энди, — засмеялся Моррисон. — Ты всегда был этим одержим. Об этом написано в твоем досье. Но парень-то считается умершим.
— Мне показали только могилу. Деревянный крест и свежевскопанную землю за домом, в котором он жил. Тела я не видел.
— Это была аргентинская разведка?
— Могильный холм был свежий. Один-два дня. Они могли насыпать его за час до моего появления.
— Люди иногда просто умирают, мой друг. Многим из старых нацистов удалось умереть своей смертью.
— Это было бы слишком удобно. Они его защищали.
— Я? — невинно улыбнулся Моррисон.
— Та чудная организация, на которую ты работаешь. Странно, что мои попытки разыскать Мюллера так подробно отражены в моем досье, и это при том, что тогда я не получил никакой помощи от вас, ребята.
— Возможностей было мало. Птица слишком мелкая, майор или полковник. Даже не генерал и уж точно не создатель рейха. Тебе нужно было подключать израильтян.
— Он и для них не представлял интереса. Они все-таки навели на меня след, поэтому я и смог найти его дом.
— Но тебя засекли аргентинцы.
— Как только я вышел из автобуса в близлежащей деревне. Они знали, кто я такой. Сообщили, что произошли некоторые события, о которых мне приятно будет узнать. Привели меня к дому на горе. Показали могилу.
— Похоже, ребята чисто сработали.
— Ты поможешь мне, Роберт?
Моррисон вонзил вилку в огромную яичницу, только что появившуюся перед ним. Помолчал. То ли был озадачен, то ли его затошнило.
— Неприятно.
— Верни ее.
— Ситуация неприятная. Была какая-то причина, по которой тебе тогда не помогли, мне она неизвестна, и сейчас мне не хочется влезать в это дело.
— Столько лет прошло, кто сейчас об этом помнит? Не отказывай старику.
— Да это ни к чему хорошему не приведет. Если он мертв, я впустую потрачу время. Если он жив и я выведу тебя на него, дело скорее всего примет скверный оборот. Я не могу допустить, чтобы ты попытался устранить его здесь, в Америке.
— Да кто говорит об устранении?
— А ты разве не к этому стремишься? Тогда зачем тебе понадобилось его разыскивать?
— У меня к нему есть вопросы. И, что еще важнее, я должен за ним присматривать, чтобы защитить других.
— Ты думаешь, он что-нибудь затевает? Тогда мне надо об этом знать.
— У меня нет никакого представления о его намерениях. Пойми, Роберт. — Андреас подался вперед, наклонившись над дешевым пластиком стола и вперив в собеседника немигающий взгляд. — От тебя требуется только сказать мне, въезжал он или нет. После этого мне все равно придется искать его, и вполне вероятно, я не смогу найти его, но я хотя бы буду настороже. Ты защитишь меня этой информацией, понимаешь?
— Я понимаю, что ты слишком сладко поешь, старый плут.
— Хорошо, установи за мной наблюдение.
— Это слишком накладно.
Андреас вынул из кармана пальто клочок бумаги и положил его на стол. Моррисон, жуя тост, изучал бумажку.
— Фамилии?
— Это все, которые мне известны.
— За последние тридцать лет у него могло появиться еще штук двадцать.
— Правда. Но поскольку за ним никто не охотился, он мог и не менять их. Менять фамилию — хлопотное дело. В любом случае по меньшей мере одна из них была использована за последние десять лет — в Восточной Европе. Я ее
Ну хватит. Слишком много информации для сотрудника, приехавшего в Нью-Йорк по другим делам и теперь беспокойно вертящегося на стуле. Андреас был удовлетворен. Утомленный деталями, он забудет большую часть разговора.
— Если я возьму, — Моррисон кивком указал на бумажку, — это меня ни к чему не обяжет. Я могу поискать и решить ничего не предпринимать. Может, я тебе ничего не сообщу.
— Я понимаю.
Моррисон вздохнул и достал из кармана бумажник. Вытащив из него двадцатку, он запихнул на ее место бумажку.
— Если только за этим парнем специально не следят, очень маловероятно, что удастся его найти. И не звони мне насчет этого дела. Я сам позвоню в отель, если будет о чем рассказать.
— Ты никогда не разрешал мне расплачиваться.
— Мы у меня в стране. Можешь угостить меня ужином в Афинах.
— Ты всегда так говоришь, но никогда не приезжаешь.
— Скоро приеду.
5
Фотис сидел на своей обычной скамейке, отвернувшись от солнца. На нем был серый плащ и шляпа. Седые усы казались серебристыми, на выдающихся скулах проступили яркие розовые пятна. Он растерянно уставился в пространство, кидая налетевшим голубям кусочки сухого кренделя. Мэтью всегда воспринимал Фотиса как сильного и могущественного человека и сейчас внезапно удивился, увидев перед собой слабого старика. А чему удивляться? Он ведь приближался к девяноста. И все-таки здесь было что-то другое, не только возраст. В нем происходили какие-то глубокие изменения, и от одной еженедельной встречи к другой они становились все более заметными. Фотис был болен. Старый фокусник, или интриган, как всегда называл его Алекс, никогда бы не признался, что с ним что-то не так, но его болезнь добавляла оттенок срочности, немедленности всем его последним начинаниям. Мэтью сел.
— Kalim'era? Theio.
Фотис медленно повернулся и улыбнулся ему:
— Действительно, утро хорошее. Я чувствую солнце. Похоже, еще одну зиму пережили.
— Зима закончилась уже несколько недель назад.
— В этом никогда нельзя быть уверенным. Март — самый худший месяц. Сначала он дразнит тебя теплом и цветочками, а потом засыпает снегом. Апрель — совсем другое дело. Я думаю, теперь зима уже позади. Как отец?
— Лучше. Может, его выпишут.
— Превосходно. А как прошла его встреча с твоим дедушкой?
— Неплохо. Немного напряженно. В какой-то момент они отослали меня из палаты, так что я не знаю, что там было дальше, но когда я вернулся, они разговаривали.
Фотис покачал головой:
— Бедняга.
— А как ты?
— Как всегда, как всегда. — Он похлопал крестника по коленке. — Это моя тайна. Давай-ка пройдемся.
Они пошли на север, солнце светило им в спину. По широкой аллее, пролегавшей через зоопарк, носились дети, и Мэтью заботливо придерживал крестного под локоть. Фотис добродушно улыбался, глядя на резвящихся детишек, по-стариковски наслаждаясь их кипящим детством. Они понаблюдали за чайками на каменном острове и за белым медведем, лениво плескавшимся в своем бассейне.