Иллюстрированная история эротического искусства. Часть вторая
Шрифт:
Любопытная. Анонимная гравюра. 1810.
Мы ограничимся указанием всего лишь двух имен, которые действительно дали нечто художественное в этой области. Это, во-первых, само собой разумеется, Роулендсон и, во-вторых, Морленд, имя которого нами еще не упоминалось ни разу.
Роулендсон дал сотни карикатур такого рода, и нужно отдать должное, что здесь сила его творчества и его фантазия достигают своего апогея. Многие из этих карикатур были акварелями, но большинство же издавалось в форме гравюр. Недавно в Австрии вышло собрание около пятидесяти произведений Роулендсона. Все они свидетельствуют как о большом таланте, так и о творческой, поистине неистощимой фантазии Роулендсона. Именно на основании этих произведений и можно сказать про Роулендсона, что он создал ряд выразительных средств, по своей поразительной простоте, правдивости и жизненности совершенно непревзойденных до сих пор. То же нужно сказать и относительно содержания. Представлено все: и совращение,
В этом и заключается главное значение всех этих произведений. Каждое в отдельности и все вместе они представляют собою один сплошной пламенный и восторженный гимн сладострастию, чувственному наслаждению, — в огромном большинстве случаев здоровому и сильному, и в этом их единственное оправдание.
И во-вторых, Морленд. Какой Морленд? Да тот самый известный Морленд, певец сельских радостей, нежных матерей, сельской простоты, — словом, английский романтик XVIII века. Изобразитель целомудренного счастья, известные и столь ценимые коллекционерами картины которого производят впечатление, будто люди, как ангелы, спускаются с неба, а вовсе не зарождаются в чувственных объятиях, — этот самый Морленд становится наравне со смелым, презирающим все преграды эротиком Роулендсоном — и даже заходит дальше него. По количеству эротических произведений он, правда, уступает ему, но зато, несомненно, превосходит по утонченности.
Мы уже не раз говорили о чувственности дочерей Альбиона XVIII столетия. Морленд является живописующим комментатором этого положения. Это служит темой почти всех его эротических произведений, дошедших до нас. Но этим не ограничивается творчество Морленда в этой области. Его специальностью было и иллюстрирование эротических романов. Особенной известностью пользуются иллюстрации к «Исповеди» Руссо.
Не следует думать, что эти произведения созданы под влиянием минутного преходящего каприза, который заставлял иногда устремляться на эротический путь многих самых серьезных художников. Безусловно нет. В такие минуты художник может делать беглые наброски, как, например, делал их сотнями в кафе Тулуз-Лотрек, но он не создает законченных художественных произведений. Эротические же создания Морленда суть все без исключения технически законченные произведения искусства. С тою же тщательностью, с тою же детализацией, с тем же терпением и старанием, какими отличаются его идиллические картины, вырисовывает он и свои эротические произведения. Поэтому-то они вполне справедливо и принадлежат к числу наиболее законченных в техническом отношении произведений эротического искусства. Кроме того, они созданы вовсе не для частного пользования какого-нибудь определенного лица, а были предназначены для продажи. Правда, они выпускались без обозначения имени художника, но всякий знаток с первого же взгляда скажет, чьей рукой они нарисованы. Главной задачей Морленда было произвести возможно более эротическое впечатление на зрителя. Это чрезвычайно любопытный и важный факт, так как он разъясняет нам характер Морленда и косвенно дает ключ к оценке его серьезных произведений. Это служит новым и существенным доказательством того, что непристойная эротика имеет главных своих представителей не среди тех художников, которые имеют смелость открыто перед всем миром провозгласить вечное право чувственности и восторженно берут в руки ее горделивое знамя, а, наоборот, среди тех, которые официально поклоняются добродетели, целомудрию, чистоте и нравственности.
Эпоха Великой французской революции и Первой французской империи
(1789–1820)
Что в эротическом потоке грязи, который катился по руслу старого феодального общества, не была задушена вся здоровая жизнь, а, наоборот, могли зародиться силы, равных которым не знает новейшая история, представляется на первый взгляд очень странным и удивительным и прежде всего колеблет непогрешимость традиционной истины, будто чувственная разнузданность неминуемо ведет нацию к гибели. Это тем более странно, что целый ряд сильнейших эротиков старого режима принимал деятельнейшее участие в решительной борьбе Французской революции: тут достаточно назвать хотя бы имена Мирабо и Дантона. Но явление это представляется непонятным лишь на первый взгляд, оно целиком объясняется экономическими предпосылками Великой французской революции. Нравственная гнилость, характеризующая конец старого режима, вовсе не была, как ошибочно полагают многие, основной причиной того, что французское феодальное государство должно было уступить свое господство буржуазии. Напротив того, исторической необходимостью было то, что материальные средства, которые пришлось платить новой буржуазной эпохе в виде дани феодализму до тех пор, пока у нее еще не было сил присвоить себе государственную власть, что эти средства не только не придали феодализму новых жизненных сил, но, наоборот, стали для него причиной моральной гибели, которая надвигалась вместе с грозившим политическим банкротством.
Запретный плод. Галантная французская
Лишь до тех пор, покуда мы не уяснили это положение вещей, нас может удивлять тот факт, что эпоха безмерной испорченности и развращенности сменилась неожиданно стихийным развитием политических и социальных сил. Приняв же во внимание выше охарактеризованную внутреннюю взаимозависимость, мы придем в конце концов даже к тому заключению, что разнузданная эротика, господствовавшая в период до начала Французской революции, способствовала проявлению тех исполинских сил, которые сопутствовали воцарению буржуазного общества и тем самым были свойственны и ему самому. Если эти силы в политическом отношении вырвались на волю только благодаря революции, то на самом деле они еще задолго до того преисполняли весь общественный организм. Ибо только люди с полным отсутствием исторического мышления могут думать, что Французская революция действительно началась 14 июля 1789 года. Она началась за полстолетие до этого момента, и в течение всех этих лет росло и подготовлялось то титаническое, что в 1789 году стало конкретной политической действительностью. Эта подготовка не является, однако, абстрактным понятием, отделимым от человека. Силы, зарожденные подготовлявшимся новым общественным строем, естественно, должны были превратить поколение, которое станет их носителями, в сильные, чувственные натуры, так сказать, в исключительных людей чувственной потенции.
Из этого обстоятельства следует, однако, в то же время, что эротическое напряжение совершенно не ослабело во время революции, а сохранилось в полной мере и распространилось даже на широкие слои населения. Для нас существенно важно то, что ее сатирическое отражение продолжало пребывать на прежнем уровне, хотя и было проникнуто совершенно иными тенденциями, чем до сих пор.
Когда эпоха с новыми силами принялась вновь за наслаждение жизнью, тогда первым делом разбилось рококо, разбилось, как нежная и хрупкая фарфоровая фигурка, попавшая случайно в неловкие руки. Кипучее, вулканическое содержание жизни было несовместимо больше с нежной грацией и ароматной гармонией рококо. Жесткая, холодная сталь должна была занять место нежного, хрупкого фарфора.
Этим железным духом, из которого были изгнаны последние следы грации и в котором не было и следа сострадания, были проникнуты прежде всего те известные памфлеты, которые направлялись против дворянства, высшего духовенства и королевской власти. Первый поток памфлетов хлынул после процесса об ожерелье, который был, в сущности, процессом королевы и фактически лишил ее последней тени симпатии масс. Об этом свидетельствуют бесчисленные памфлеты, вызванные этим процессом, — каждый этап его порождал все новые и новые, — и те шумные уличные сцены, которыми сопровождался всякий раз их выпуск. Нередко на улицах возникали побоища из-за того, что каждый хотел поскорее прочесть новый памфлет. На перекрестках улиц памфлеты читались вслух перед многочисленной толпой. Наиболее громко выкрикивались названия этих памфлетов вблизи дворца и даже непосредственно под окнами королевы. Это относится, разумеется, не только к тем из них, которые касались пресловутого процесса. А памфлеты появлялись по всякому мельчайшему поводу. Большинство их дышало злобой и было полно тяжких обвинений, зачастую клеветнического характера. Но это было все еще неизбежным откликом рабства. Язык даже в самых скромных из них не отличался сдержанностью. Памфлеты не щадили никого — ни короля, ни королевы, ни первых чинов Франции…
А. Вильетт. Подношение «солнцу». Французская карикатура.
Основной тон памфлетов против двора, — не следует забывать, что они появлялись за десять лет до начала революции, — всегда эротический. Чем больше приближалась революция, тем больше росло число этих памфлетов и тем откровеннее и циничнее становился их язык. В откровенности состязались все памфлетисты, так как если памфлет нравился публике, то автор его мог нажить целое состояние. В конце концов, когда началась революция, все границы дозволенного были стерты. Достаточно познакомиться хотя бы с названиями некоторых из памфлетов: «Французская Мессалина, или Ночи герцогини де Полиньяк», «Любовное бешенство Марии Антуанетты, жены Людовика XVI», «Частная жизнь и безнравственность Марии Антуанетты», «Сельская жизнь в Трианоне», «Последний вздох плачущей девки» и т. п. Из различных памфлетов, направленных против Марии Антуанетты, наибольшей популярностью пользовалось собрание стихотворений и эпиграмм «Etrenes aux fouteurs ou calendrier des trois sexes» (условно: «Новогодний подарок впавшим в грех, или Календарь трех полов». — Ред.). Это собрание было переиздано несколько раз в течение самого короткого времени. Нам известны три издания: 1790, 1792 и 1793 годов.
Для поднятия интереса к произведениям и их сбыта памфлетисты стали вскоре снабжать свои брошюрки иллюстрациями. Конечно, иллюстрации эти носили преимущественно эротический характер, — таковы были и иллюстрации к тексту, и украшения, и заставки.
По отношению к аристократии и к духовенству памфлетная литература не отличалась, конечно, большей скромностью, чем ко двору. Помимо этих памфлетов, направленных против определенных групп и сословий, появлялось в то время множество чисто эротических, которые были посвящены воспеванию на все лады тысяч утех сладострастия. Тут, естественно, господствовал уже стиль гротеска и безудержного преувеличения.
То, что все эти памфлеты печатались не в королевских привилегированных типографиях, а в большинстве случаев в тайных, очевидно. Это подтверждается частым отсутствием на них указания места издания или же указанием какого-нибудь иностранного города — Рима или Амстердама — или просто вымышленного, как, например, Содома. На них была надпись: «Продаются у всех торговцев новостями». То, что все памфлеты продавались совершенно открыто, подтверждается сообщениями многих современников. Из этого явствует с очевидностью не только своеобразие общего морального состояния, но и полное бессилие монархии уже в то время, когда она официально была облечена еще властью. Она должна была равнодушно смотреть, как ее осмеивают самым циничным образом.