Иллюзии, или Приключения вынужденного Мессии
Шрифт:
— Но толпа в Трое тебя, все-таки, достала.
— А разве я говорил, что мне этого не хотелось? Я позволил им это сделать. Мне это понравилось. Во всех нас есть немного честолюбия, иначе мы не становились бы Учителями.
— Но разве ты все это не бросил? Я же читал…
— Судя по тому, как все это происходило, я начал превращаться в Одного-И-Единственного-Мессию-На-Полном-Рабочем-Дне, а эта работа не по мне. Но, видишь ли, я не могу разучиться тому, что узнал во всех своих предыдущих жизнях.
Я сорвал травинку и закрыл глаза.
— Послушай,
После долгого молчания он сказал:
— А может быть, ты мне это скажешь? Ты будешь рассказывать мне то, что я пытаюсь тебе объяснить, а если ты ошибешься, я тебя поправлю.
С минуту я размышлял, а затем решил его удивить.
— О'кей, я тебе скажу.
Я помолчал некоторое время, чтобы посмотреть, как он будет реагировать, если мой ответ заставит себя ждать. Солнце взошло уже достаточно высоко, потеплело. Где-то на невидимом отсюда поле какой-то фермер, ранняя пташка, начал обрабатывать свое кукурузное поле трактором.
— О'кей, я тебе скажу. Во-первых, то, что я увидел тебя на поле в Феррисе, не было простым совпадением, верно?
Он лежал тихо, не говоря ни слова.
— Во-вторых, мы с тобой когда-то заключили мистический договор, о котором я забыл, а ты нет.
В мягком шелесте ветра было слышно лишь тарахтение трактора.
Что-то внутри подсказывало мне, что мои слова — не вымысел. Я говорил правду.
— Я бы сказал, что мы уже встречались три или четыре тысячи лет тому назад, может быть чуть раньше или чуть позже. Нам с тобой нравятся одни и те же приключения. Возможно, мы ненавидим одних и тех же разрушителей, учимся с одинаковой скоростью и одинаково быстро. Но у тебя память лучше. Когда ты сказал: «Одинаковых людей всегда тянет друг к другу», — ты подразумевал под этим нашу встречу.
Я сорвал еще одну травинку.
— Ну, как у меня выходит?
— Я думал, что твоя речь затянется надолго, — сказал он. — Пожалуй, она и затянется, но, я думаю, что ты доберешься до истины. Продолжай.
— Дальше я мог бы не продолжать, потому что ты знаешь все, что знают другие. Но если бы я этого не сказал, ты бы не знал, что я, как мне кажется, знаю, а без этого я не смогу научиться тому, чему хочу, — я выбросил травинку. — Что тебе до всего этого, Дон? Почему ты так хлопочешь обо мне? Если человек так просвещен, как ты, то все эти чудеса должны для него быть не больше, чем побочным продуктом. Я тебе не нужен. В этом мире тебе вообще ничего не нужно.
Я повернулся и посмотрел на него. Он лежал с закрытыми глазами.
— Как бензин для «Трэвел Эйр»? — спросил он.
— Вот именно, — ответил я. — И поэтому в этом мире тебе все наскучило… Для тебя не существует приключений, потому что ничто на свете не может причинить тебе вреда. Единственная твоя проблема заключается в том, что у тебя нет проблем.
Я подумал о том, что у нас получается жуткий разговорчик.
— Здесь
— Ты говорил, что из-за толпы. Из-за того, что они ждали от тебя только чудес.
— Да, но это не главное. Толпофобия это твоя проблема, а не моя. Меня утомили не толпы сами по себе, а то, что им было наплевать на все, что я им говорил. Я мог бы пешком перейти океан из Нью-Йорка в Лондон, я мог бы делать из воздуха золотые монеты, а им все равно было бы наплевать на мои слова.
Когда он это говорил, он выглядел одиноким, как никто другой. Ему не нужны были ни пища, ни кров, ни деньги, ни слава. Он жаждал рассказать всем о том, что знал, но никто не хотел его даже выслушать.
Я нахмурился, чтобы не заплакать.
— Что ж, ты спросил, я ответил, — сказал я. — Если твое счастье зависит от того, как поступают другие, то, пожалуй, у тебя действительно есть проблемы.
Он мотнул головой, и глаза его вспыхнули, как будто я ударил его гаечным ключом. Я вдруг подумал, что с моей стороны было бы глупо сердить этого парня. Если в человека ударит молния, он обуглится очень быстро.
Он улыбнулся своей полуулыбкой.
— Знаешь, Ричард, — медленно сказал он, — ты…Ты прав!
Он продолжал сидеть тихо, будто приходя от моих слов в транс. Не замечая этого, я продолжал говорить о том, как мы встретились, и чему нам всем нужно научиться. Все эти идеи проносились сквозь мой мозг как утренние кометы и дневные метеоры. Он очень спокойно лежал в траве, не шевелясь и не произнося ни слова. К полудню я нарисовал перед ним законченную картину моего варианта Вселенной и всех ее составных частей.
— …И это только начало, Дон, можно еще так много сказать. Как я все это узнал? Как это вышло?
Он не отвечал.
— Если ты хочешь, чтобы я сам ответил на свой вопрос, то я должен признаться, что не знаю, как это сделать. Почему сейчас я смог рассказать тебе об этом, ведь раньше подобные вещи мне и в голову не приходили? Что со мной случилось?
Никакого ответа.
— Дон, пожалуйста, ответь мне.
Он не сказал ни слова. Я нарисовал перед ним панораму жизни, а он, мой мессия, как будто услышав в моих случайно оброненных словах о его счастье все, что он хотел, заснул крепким сном.
7.
Суббота, шесть утра, я еще сплю, и вдруг — БУМ!!! Страшный шум, внезапный и мощный, как взрыв какой-то симфонии, мгновенный многоголосый хор, слова на латыни, скрипки, литавры и трубы, способные разбудить мертвого. Земли содрогалась, «Флит» раскачивался на колесах. Я выскочил из-под одеяла как кошка, которую ударили током в четыреста вольт. Волосы на моей голове стояли дыбом, как восклицательные знаки.
В небе холодным пламенем разгорался закат, дикий узор неба казался живым, но вся эта красота меркла в сравнении с динамитом ужасного крещендо.