Иллюзии, или Приключения вынужденного Мессии
Шрифт:
— Бегство от действительности, ты уже это говорил.
— За компанию, чтобы побыть с друзьями.
— Это причина, чтобы пойти в кино, но не причина смотреть фильм. Тем не менее, это опять-таки удовольствие. Раз.
Что бы я ни говорил, причин смотреть фильм было только две. Люди ходят в кино или ради удовольствия, или для того чтобы узнать что-то новое, или по тому и по другому сразу.
— А фильм похож на жизнь, Дон, верно?
— Да.
— Тогда почему люди выбирают себе плохие жизни, фильмы ужасов?
— Они идут на фильмы ужасов не только для того, чтобы получить
— Но почему?
— Тебе нравятся фильмы ужасов?
— Нет.
— Ты их когда-нибудь смотришь?
— Нет.
— Но есть же люди, которые тратят кучу времени и денег, чтобы смотреть фильмы ужасов и мелодрамы, которые другим кажутся скучными и занудными?
— Да, есть.
— Тебя никто не заставляет смотреть их фильмы, а их — твои. Это называется свободой.
— Но почему людям нравится, когда им страшно или скучно.
— Потому что они считают, что заслуживают это, потому что ужасы пугают кого-то еще, или им нравится возбуждение, которое дает страх, или они уверены в том, что фильм обязан быть занудным. Ты можешь себе представить, что множеству людей, по причинам, кажущимся им очень важными, нравится верить в то, что они беспомощны в этих фильмах?
— Нет, не могу.
— Пока ты этого не поймешь, ты будешь удивляться тому, что на свете существуют несчастные люди. Они несчастны только потому, что сами для себя это выбрали, и ты знаешь, Ричард, это в порядке вещей.
— Хм…
— Мы — играющие, забавляющиеся дети Вселенной. Мы можем умереть или причинить себе боль не больше, чем это могут сделать иллюзии на экране. Но мы можем поверить в то, что нам больно, мы можем представить себе эту боль во всех мучительных деталях. Мы можем поверить в то, что мы жертвы, в то, что мы убиваем, в то, что нас убивают, в то, что нас окружают удача и неудача.
— На протяжении многих жизней?
— Сколько ты видел фильмов?
— О.
— Фильмы о жизни на этой планете, о жизни на других планетах. Все, в чем присутствуют пространство и время, все это фильмы, все это иллюзии, — сказал он. — Но от этих иллюзий мы можем получить удовольствие и многому научиться.
— Насколько серьезно ты веришь в эту теорию, Дон?
— А насколько серьезно тебе бы хотелось? Сегодня ты посмотрел этот фильм отчасти и потому, что я хотел его посмотреть. Множество людей выбирают свои жизни потому лишь, что они любят все делать вместе. Актеры в сегодняшнем фильме раньше играли в других картинах, раньше или позже, в зависимости от того, которую из них ты видел первой, но ты мог бы увидеть их все одновременно на разных экранах. Мы покупаем билеты на эти фильмы, мы платим за вход согласием верить в реальность пространства и в реальность времени… Ни той, ни другой в действительности нет, но тот, кто не хочет платить эту цену, не сможет появиться ни на этой планете, ни в любой другой пространственно-временной системе.
— А есть люди, которые вообще не живут в пространстве-времени?
— А есть люди, которые вообще не ходят в кино?
— Понимаю, они получают знания другими путями.
— Правильно, — сказал он, довольный мной. — Пространство-время это довольно-таки примитивная школа.
— Дон, а кто пишет сценарии к этим фильмам?
— Не странно ли бывает иногда обнаружить, как много мы знаем, если задавать вопросы себе, а не другим? Кто пишет эти сценарии, Ричард?
— Мы сами, — ответил я.
— Кто занят в ролях?
— Мы.
— Кто служит оператором, киномехаником, директором кинотеатра, билетером, кто следит за всем этим? Кто способен выйти из зала на середине сеанса, в любое время на ходу изменить сценарий, кто способен смотреть один и тот же фильм снова и снова?
— Дай подумать, — сказал я. — Каждый, кто только захочет?
— Тебе достаточно свободы? — спросил он.
— Так вот почему кино так популярно! Потому что мы интуитивно проводим параллели между фильмами и нашими собственными жизнями?
— Может быть, поэтому… Может быть, и нет. Это не так уж важно, правда? А что является проекционным аппаратом?
— Разум, — ответил я. — Нет, воображение. Что бы ты ни говорил, это наше воображение.
— А что такое фильм?
— Сдаюсь.
— Все, что мы разрешаем себе вообразить, я прав?
— Пожалуй, Дон.
— Ты можешь взять в руки пленку с фильмом, — сказал он, — совершенно законченным. Начало, середина и конец — и все это в твоих руках сразу, в одно мгновение, в миллионную долю секунды. Фильм существует над временем, которое он увековечивает, и если ты уже смотрел его, ты всегда можешь сказать, что в нем произойдет, еще до того, как войдешь в кинотеатр. Будут сражения и волнения, победители и побежденные, романы и разочарования, и ты заранее знаешь, что все это будет. Но для того чтобы фильм захватил тебя, для того чтобы он унес тебя с собой, для того чтобы ты вполне им насладился, ты должен вставить ленту в аппарат и пропустить его сквозь линзы минуту за минутой… Чтобы пережить иллюзию, необходимы пространство и время. Поэтому ты платишь деньги, берешь билет, занимаешь свое место и забываешь о том, что творится за стенами зала. Твой фильм для тебя начинается.
— И на самом деле никому не бывает больно? Кровь из томатного сока?
— Нет, это настоящая кровь, — сказал он, — но для пущего воздействия на нашу реальную жизнь это может быть и томатный сок…
— А реальность?
— Реальность божественно нейтральна, Ричард. Матери всегда безразлично, какую роль играет ее ребенок в своих играх, сегодня он плохой мальчик, а завтра хороший. СУТЬ даже не подозревает о наших играх и иллюзиях. Она знает только себя и нас в своем подобии, совершенных и законченных.
— Я не уверен, что мне хочется быть совершенным и законченным. Расскажи мне о скуке…
— Посмотри на небо, — перебил он, и это была такая неожиданная перемена темы, что я, не задумываясь, поднял глаза вверх. Высоко над нами висело разорванное кольцо облаков. Первые лучи Луны серебрили его края.
— Красивое небо, — заметил я.
— Это совершенное небо?
— Дон, небо всегда совершенно.
— Ты хочешь сказать, что небо всегда совершенно, даже если оно постоянно изменяется?