Иллюзии не отбрасывают тени
Шрифт:
– А, вон ты о чем, - Кир хохотнул, - придумал тоже. Я тебя уверяю, нет у меня уже никаких пуль и даже следов от них, скорее всего, не осталось. Ты ж меня перевязал? Без сознания я полежал? Значит все, требуемый уровень реализма соблюден.
Сергей вздохнул с облегчением:
– Ну, это радует. На данный момент меня такой реализм устраивает. Более чем. И что теперь? Я полагаю, тебе имеет смысл оставить меня и пойти к какой-нибудь стене, потому что когда еще этот грузовик нашим воякам понадобится? А сам я отсюда выйти
Но Кир мотнул головой отрицательно:
– Неа. Видишь ли, кажется мне, что этот грузовик - динамический. Ну, то есть, не существующий все время игры, а создаваемый по мере надобности. И не исчез он только потому, что внутри него был я - хоть и невидимый, но все же игрок.
Сергей подумал и не согласился:
– Не сходится. Во-первых, ты сам говорил, что для этого мира ты не существуешь, так что с чего это ты должен был помешать грузовику исчезнуть? Уж скорее это моя заслуга. Это раз. А во вторых, если б оно так было, то дверь бы не закрылась - ты ж еще не вышел.
– Я для мира не существую, но мир-то для меня существует, - Кир торжествующе улыбнулся, - движок игры о моем существовании очень даже в курсе. И грузовик не удалил, потому что должен мне его внутренности отрисовывать, пока я в нем... ну, или почти в нем. А вот ты тут точно не при чем, ты ж, прости, программа. И для движка нет особой разницы между тобой и этими досками, - Кир похлопал рукой по сиденью, - насчет двери... сам догадаешься?
Сергей протяжно вздохнул.
– Ну и что ж теперь делать?
– В принципе, стена тут рядом, - задумчивым голосом сказал Кир, потом встряхнулся и ответил, - подумать надо. Или подождать, хотя не думаю, чтобы этот грузовик опять использовали. Сколько времени я без сознания пролежал? Ну, примерно?
Сергей посмотрел на стопку исписанных листов, прикинул.
– Часов шесть, не меньше.
Кир проследил его взгляд, нахмурился. Посмотрел вопросительно на Сергея. Чесноков почему-то смутился.
– Ну, - сказал он, пожав плечами, - я ж не просто программа, а программа-писатель. А писатель что должен делать? Правильно, писать... ну и вот...
Кир, против ожиданий Сергея, немедленно заинтересовался.
– А про что это? А покажи. Можно?
– и протянул руку.
Сергей, смущаясь еще больше и, сам удивляясь этому смущению, взял стопку и вложил ее в протянутую руку. Листы тут же просыпались на пол. Кир с укоризной посмотрел на Чеснокова. Тот пожал плечами и подобрал листы.
– Я буду говорить, чтобы ты перелистнул, пойдет?
Сергей кивнул, поднося рукопись к лицу Кира.
– Я тут это... ну про... в общем..., - смешался и замолчал, но Кир его и не слушал, с жадностью водя глазами по верхнему листу в пачке.
/* 05.1. Последний сноходец
Доктор Петраков долго мялся, перебирая бумаги на столе и не поднимая глаз. Наконец, мне это надоело:
– Доктор, - сказал я раздраженно, - не тяните кота за яйца.
Петраков дернул щекой и взглянул мне в глаза.
– Я думаю, вы и сами догадались, - сказал он довольно-таки неприязненным тоном, - улучшений в состоянии больной не заметно, так что продолжать антиангиогенную терапию бессмысленно. Я отдал распоряжение, с завтрашнего дня ее переводят на обычную химиотерапию.
Я сжал зубы. Петраков отвел взгляд и напрягся, похоже, не ожидая от меня ничего хорошего. Но я молчал, и доктор не выдержал:
– Ну вы поймите, - сказал он примирительно, - авастин совсем недешев. Нигде вам его бесплатно колоть не будут, и нам он не за красивые глаза выдается. И в весьма ограниченном количестве, кстати. Вы что же думаете, Игнатюк у нас единственная раковая больная? А? Почему это я должен продолжать делать иньекции ей, забесплатно, да еще притом, что эффекта особого и нет?
Доктор распалился и заканчил фразу уже довольно зло. Я продолжал молчать. Петраков хлопнул ладонью по столу.
– Короче так. С сегодняшнего дня - никакой халявы. Если желаете продолжить колоть авастин или класть на операцию - обращайтесь в хозрасчетную часть. Но я бы вам советовал...
Петраков немного задумался и продолжил голосом потише:
– Я бы вам советовал не тратить денег зря. Не спешите возмущаться, лучше подумайте хорошенько. Я не первый день в онкологии и могу определить безнадежный случай... ваш как раз из таких. Вы уже и так сделали все возможное, заявляю вам с полной ответственностью. Можете успокоить свою совесть, никто другой не...
– Ладно, - перебил я, - я все понял.
Я встал и пошел к двери, но перед выходом задержался.
– Сука ты, Петраков, - сказал я спокойно, - она же все-таки твоя дочь.
– Между прочим, - с яростью сказал доктор, поднимаясь из-за стола, - это еще доказать надо. Я что-то не припомню...
Но я уже хлопнул дверью, оставив Петракова на другой стороне, наедине со своими словами. Вышел из административного корпуса, погулял по маленькому больничному парку, провожаемый тоскливо-безразличными взглядами редких прогуливающихся старичков и старушек. Потом вздохнул полной грудью и пошел в стационар.
Монета в пять рублей. Бахилы. Церберша на этаже 'Неприемное время, не положено'. 'Мне - можно, я в списке'. Палата номер семнадцать. Ее любимое число. Сколько раз я ходил этим путем? И наяву и во сне - раз с тысячу, если не больше. Правда, со следующего шага пути реальности и пути сна начинали расходиться. Я потянул на себя дверную ручку, осторожно зашел внутрь и тихо прикрыл дверь. Кровать, капельница. Изможденное, высохшее лицо, вполне могущее принадлежать женщине лет сорока. Совершенно невозможно представить, что ей на самом деле двадцать четыре года.