Иллюзии успеха
Шрифт:
Шальван вздрогнул.
— Но вы же все-таки не можете настаивать на том, что он непременно должен находиться среди нас!
— Где-то же он должен находиться… Почему бы скорее не здесь, чем в Париже?
Продюсер несколько секунд молча рассматривал комиссара. Потом начал с едкой иронией:
— Уж извините, случилось так, что именно в Париже, а не здесь, находится человек, который публично угрожал смертью Шарлю Вале. Человек, одержимый завистью, не переносящий успеха других! — Его голос окреп. — Как, наверное, тяжело, господин
— Значит, вы официально обвиняете Робера Дени в убийстве Шарля Вале?
Шальван смутился, удивленный сухостью тона полицейского.
— Обвиняю… Нет, обвинять это слишком уж сильно сказано. Надо иметь доказательства. А потом, после всего… Я бы…
Тьебо покачал головой.
— Вы бы не могли тогда, в тот вечер, оказаться на месте Робера Дени, правда?
— Очевидно.
— Кстати, — сказал комиссар, открывая дверь в сводчатый зал, — хочу попросить вас еще поднапрячь свою память и…
— Я вам уже говорил, господин комиссар, что я — в вашем распоряжении.
— Спасибо. В таком случае попытайтесь все-таки вспомнить, как приходили и уходили ваши гости между 21 и 22 часами.
Шальван тяжело вздохнул.
— Да это же невозможно! — принялся снова уверять он. — Ну, поймите же…
Тьебо, сопровождаемый продюсером, пересек зал, направляясь к вестибюлю.
— Жаль! — ответил он, наконец, Шальвану. — Это помогло бы нам выиграть время. Ну, что, поторопимся?
Глава 11
В конце прямой кедровой аллеи возвышалась больница Святого Иакова. За ней виднелись улицы Крессоньер и Гаронна.
Слева от медицинского центра был выстроен городской кемпинг. Тьебо усмотрел в этом соседстве поразительную заботу городских властей о туристах.
Кемпинг кемпингом, но нельзя было не признать просто-таки классическим здание самой больницы. Бывшая мануфактура. XVII век. Величественное сооружение за серыми решетками, чуть-чуть печальное на вид несмотря на украшающие его фасад крест, круглый витраж и часы. Не говоря уж о статуе — нет, не Святого Иакова, как можно было бы ожидать, а какой-то другой святой… Может быть, впрочем, и самой Богоматери…
Наводить справки ему не пришлось: «цирк» Шальвана оказался виден издалека. Он раскинулся справа — между собственно больницей и светло-коричневым строением, застекленная половина второго этажа которого позволяла видеть хлопочущих врачей и сестер. Вся эта часть здания была поднята на столбы. У входа в это свайно-модерновое сооружение можно было прочесть: «Центр гемодиализа».
«Цирком» комиссар окрестил съемочную площадку. Она располагалась там, где на светящейся доске было написано синими буквами: «Отделение „Скорой помощи“ — Отделение интенсивной терапии».
Камера на рельсах, микрофон на «журавле», Ламблен, вооруженный мегафоном, в самом разгаре деятельности… Вокруг всего этого — машины. Белые — «Скорой помощи» и «альфа», которую Тьебо уже видел на мельнице.
Гримеры устраивали художественный беспорядок на голове кинозвезды Мишель Ванье, одетой в защитного цвета вельветовые брюки и толстую шерстяную куртку.
— По идее, у них вот что происходит, — зачастил Пупсик. — Пожарники из Валанс-д'Ажен обнаруживают мужа мертвым на мельнице. Их автомобиль мчится в Ажен и на полпути встречает «скорую». Тут же, естественно, жена и невестка в спортивной машине. И — в связи с тем, что уже произошло раньше, — появляется комиссар… Тогда…
— Ну и ну, господин Довернь, как же много вам удалось узнать! А чем кончается их детектив?
— Этого я пока не выяснил, патрон. Они не хотят мне говорить, чем кончается. Но зато я кое-что из совсем другой оперы услышал от электриков!
— Так-то оно лучше, продолжайте.
— Мишель Ванье — не только героиня фильма, но и будущая мадам Шальван. Вот уже несколько месяцев у них любовь. Если ничего не случится, в январе — свадьба. Но, как сказал один из ребят, между Мишель и Красавчиком — я цитирую! — «тоже что-то было»!
— Шальван об этом знает?
— Мне не пришло в голову поинтересоваться.
— При случае потрудитесь это сделать. Но потихоньку, старина, мне не хочется, чтобы продюсер устроил скандал из-за вмешательства в его личную жизнь.
Двое полицейских добродушно удерживали любопытных, которым разрешалось доходить только до газетного киоска, стоящего на перекрестке главной аллеи с той, что вела к реанимации.
Перед камерой звезда выскакивала из своей спортивной машины, хлопала дверцей, куда-то убегала…
— Что еще?
Пупсик откашлялся.
— Я приглянулся помощнице режиссера. Ну, это еще не верняк, но мы собираемся сегодня вечером поужинать вместе, и тогда я… я…
Тьебо развеселился.
— Ну, Довернь, вы даете! Узнаю вашу преданность общему делу и ваше рвение! В вашей служебной характеристике будет отмечено, что в случае необходимости вы без колебаний приносите себя в жертву интересам следствия!
Они подошли к съемочной площадке. Снимался план с Элен Мансар и Жоржем Бреннером.
Пять лет назад эта актриса оказалась в центре расследования, которое привело к аресту Александра Варвилля, поделившего в той грязной истории лавры с ныне покойным «великим» Фредериком Шомоном…
Комиссар не без волнения увидел ее снова. Он испытывал к этой женщине тягу — сразу и духовную, и физическую. Ему нравилось, что на улице она так же привлекательна, как на сцене или на экране, что в ее индивидуальности, в ее очаровании нет ничего искусственного.
В «Золотом роге» она остереглась — сделала вид что не узнала его, и он спрашивал себя, почему. Что это: продиктованная обстоятельствами скромность или, может быть, дело в воспоминаниях, не слишком приятных?