Иллюзия чистого листа
Шрифт:
С уходом Дмитрия в клуб санчасть временно оставалась без руководителя. А ведь все десять коек были постоянно заняты больными. Дима ушел, попросив меня, как санитара, за всем приглядеть.
Я сидел в приемном кабинете, когда почувствовал еле заметный сквозняк от входной двери, пробежавший по коридору. Кто-то зашел в санчасть, и я не знал, кто. Это мог быть солдат, пришедший за медицинской помощью или на перевязку, что часто случалось после окончания официального приемного времени. Я встал со стула из-за приемного стола, за которым сидел и смотрел армейский журнал, когда в дверном проеме,
– Где Синицын? – с предусмотрительной подозрительностью спросил он, сузившимися глазами взяв меня в прицел.
– Вышел по делам. Скоро вернется, – ответил я, немного опешив от этого внезапного и неожиданного вторжения, вытянув на всякий случай руки по швам и стоя без движения.
– Я посижу подожду, – сказал особист и, потеснив меня, уселся на стул, на котором я сидел еще минуту назад.
А мне ничего не оставалось, как уйти в процедурную, где я стал перекладывать медицинские инструменты в лоток для кипячения и стерилизации. Я, конечно, был расстроен, потому что никак не мог предупредить Дмитрия. Никаких шансов.
Дима не приходил, и тогда майор Чистов «поднял на уши» весь батальон, чтобы найти санинструктора. Отправить меня на поиски он не мог, так как в этом случае в санчасти никого из медицинского персонала не осталось бы.
Дима нашелся. Он, естественно, был в клубе, когда до него докатилась поисковая волна, и с ошалелым видом прибежал в санчасть к сердившемуся особисту.
Следующие пять суток Дмитрий Синицын провел на гауптвахте, откуда в санчасть уже не вернулся – его с роты обеспечения перекинули в роту охраны, и оставшийся срок службы он проводил с автоматом в руках на охранных вышках по периметру охраняемой засекреченной военной зоны.
В этот момент перед начальником санчасти был поставлен вопрос, а кто же вместо Синицына будет занимать должность санитарного инструктора. Тот с ответом не замедлил и назвал меня, как главного и единственного кандидата. К тому времени я полностью вошел в доверие медиков санчасти и госпиталя, и уже демонстрировал кое-какие умения. Узнав о моем прохождении медицинского курса в институте, вышестоящее начальство против моей кандидатуры возражать не стало, и мое назначение прошло быстро. На должность санитара поставили чудаковатого парня девятнадцати лет рядового Кваскина Василия. Вот так внезапно я стал санитарным инструктором, что, в общем-то, было полезно для меня, поскольку на этой службе я приобрел немалые медицинские практические навыки.
С Дмитрием мы оставались друзьями. Он регулярно захаживал ко мне в санчасть в гости, а разок как-то я его на десять дней определил якобы на лечение, и он неплохо отдохнул на больничной койке. С той поры после демобилизации мы долго не виделись, но время от времени общались по телефону. Правда, с последнего нашего разговора прошло немало времени. Я решил, что позвоню ему, но попозже.
Я доел запеканку, допил кофе, после чего подозвал официанта, расплатился и вышел из кафе на улицу.
Возле кафе «Виза» я свернул и двинулся по переулку Радищева, прошел
На повороте на Моховую на перекрестке со светофором, ожидая зеленого света, стоял худой мужчина в коричневом пальто и держал на поводке средних размеров серую собаку. Собака сидела справа от него и ждала, когда пойдет хозяин. Со спины она казалась совершенной дворнягой. Остроконечные уши ее были прижаты назад и своим видом напоминали сложенные крылья птицы. Когда я собирался уже сворачивать, то увидел, как собака повернула голову и внимательно посмотрела мне в глаза. Морда у нее оказалась совсем не дворняжная, благородные брыли свисали по обе стороны головы, взгляд казался суровым и проницательным, уши по-прежнему плотно прижаты к голове. Я очень удивился такому несоответствию собачьей морды остальному ее туловищу.
Я миновал эту парочку, прошел мимо аптеки метров сто, и вот он – мой дом, зажатый между такими же старинными зданиями, Моховая, двадцать два. Я окинул дом взглядом сверху донизу, когда услышал за спиной хрусткие шаги, и тихий мужской голос меня спросил:
– Простите, а вы не подскажете, где находится дом двадцать два по улице Моховой?
От неожиданности я вздрогнул, обернулся и увидел перед собой того самого мужчину с собакой. Оказывается, он не перешел улицу, а последовал за мной. Собака стояла и все так же внимательно смотрела мне в глаза.
Мужчина выглядел по возрасту лет на пятьдесят пять. Был худощав, лицо слегка отдавало желтизной, имел пальто, застегнутое на огромные темно-коричневые круглые пуговицы, а на голову была напялена старомодная шляпа, наверное, шестидесятых годов.
– Не подскажете, где дом двадцать два, – переспросил он меня все тем же тихим голосом, как будто боялся показаться чересчур громким.
– Да вот же он, – ответил я с удивлением и показал на дом, на котором прямо перед нами висела табличка «улица Моховая, 22».
Он повернул голову, посмотрел на табличку, сделал обрадованное лицо, отчего оно сморщилось в гармошку, и слишком эмоционально воскликнул:
– Спасибо вам большое. А я думаю, где эта улица, где этот дом? Ну, как в песне, помните? Спасибо вам за помощь.
– Пожалуйста, – ответил я и отвернулся, собираясь идти ко входу.
Я подошел к решетчатым воротам, чтобы пройти во внутренний дворик, и обернулся. Мужчина с собачкой невозмутимо шествовали прочь от меня к пешеходному переходу, возле которого я их впервые увидел. Они явно собирались переходить на другую сторону улицы.
– Странный человек, – подумал я и опять повернулся к дому. Он имел светло-коричневого цвета фасад с розовыми вставками, между окнами первого этажа которого висела мемориальная гранитная доска с барельефом: «В этом доме с 1980 по 1995 год жил и работал композитор Валерий Александрович Гаврилин». Еще мне было известно, что раньше это был доходный дом архитектора Пеля А.Х. Проходя через ворота, я вспомнил, что еды в квартире вообще нет, и надо бы купить. Но потом решил, что сначала зайду в свое новое жилище, в котором не был около двадцати лет, осмотрюсь, а потом решу, что делать дальше.