Иллюзия Луны
Шрифт:
– Ты… ты мразь! Ничтожество! Это ты! Я знаю! Это ты сделал! Сидел, как в засаде, и ждал! И что? Ничего! Дождался! Все устроил, ударил ножом и скрылся. А теперь тут помогаешь мне? Да откройте вы все глаза, разве вы не понимаете, что это он? Вон, стоит, лицо белое, руки дрожат. Страшно тебе? Ты думал, я ничего не пойму? Не догадаюсь, что это ты, гад? Ненавижу, как же я ненавижу тебя. Я убью тебя, тебя надо убить. Ведь ты же не остановишься! Вы слышите, слышите меня? Ведь он только начал. Он и дальше будет убивать, чего же вы ждете?.. – крик Инги перекрыл остальные звуки, проник в настоящее из недавнего прошлого, и Игнату потребовалось усилие
– Да нет, – отозвался наконец он. – Я расстроенный. Ночью убили любовника моей жены. Сколько?
Неожиданный набор слов заинтересовал Пясика.
– Кого-кого убили? – переспросил он, протянув в окно бумажник. – Пятьсот.
– Любовника моей жены, – повторил Игнат, сунув деньги между страниц.
Пясик купюру ловко вытянул, документы вернул и подмигнул повеселевшим глазам Игнату.
– А кто убил-то? – поинтересовался он. – Может, ты и убил?
Похохатывая и потирая пузо позолоченными пальчиками, довольный собой и своей шуткой, сержант отчалил к служебной машине, и вскоре потертый автомобиль, угрожающе урча и квакая, смешался с потоком.
Глава одиннадцатая
Кир договорился о встрече у здания Зоологического музея, того самого, в котором с легкой руки профессора Персикова закрутились ужасающие события повести «Роковые яйца», где любил бывать Андрей Белый, а Марина Цветаева всего за год до смерти любовалась из окна своей комнаты университетским двором и наслаждалась недолгим покоем.
День был будний, ветреный, суматошный, и Киру, купившему в переходе на Моховой горячий пирожок с вишней, пришлось проталкиваться в плотной толпе пешеходов. Уже свернув на Никитскую и попав в стайку студентов, с криками высыпавших из арки факультета психологии, он испугался за свой пирожок и, чтобы уберечь его, поднял высоко над головой. Киру показалось, что-то мягко шлепнулось в мех ушанки, но в этот момент он отвлекся на прохожего, который поскользнулся и едва не упал под колеса проезжавшего мимо авто.
Посредник появился спустя несколько минут после того, как Кир встал у входа в музей. Так происходило уже много лет, и Кир был уверен, что этот крошечный человечек с большой головой и грустными глазами всегда приходил заранее, устраивался в укромном месте, выжидал, осматривался и наблюдал за прохожими. Со времен первого заказа прошло много лет, и все эти годы они встречались регулярно и довольно часто. Киру человечек явно доверял и даже симпатизировал, но был внимателен и осторожен, старался не назначать встреч в малолюдных местах, избегал шумных кафе и ресторанов и всегда общался на ходу, тихо и внятно обсуждая детали.
– Здравствуйте, Кирилл Александрович.
– Приветствую вас, Вольдемар.
Они пожали друг другу руки и направились вверх по Никитской. Спутник Кира на мгновение с удивлением уставился на его шапку, явно хотел что-то сказать, но передумал и, опустив взгляд долу, засеменил рядом. В свою очередь Кир обратил внимание на то, что Вольдемар бледнее и печальнее обычного. Он совсем исхудал и осунулся, черты лица заострились, и свободное черное пальто болталось на ветру, как пустое.
«…едва они схватили зловещую фигуру… как почувствовали, к невыразимому своему ужасу, что под саваном и жуткой маской, которую они в исступлении пытались сорвать, ничего нет»*, – подумал про себя Кир, а вслух спросил:
* По Э.А. «Маска красной смерти».
– Как поживаете, любезный?
Вольдемар кивнул, не поднимая глаз, но ответил неопределенно:
– Спасибо.
Помолчав немного, продолжил, сменив тему.
– А вы, Кирилл Александрович, превзошли самого себя. Ваш «Демон» произвел грандиозное впечатление.
Кир усмехнулся. После происшествия в парке он сначала сутки спал, а потом почти трое суток работал не покладая рук, без сна и отдыха. Настя тихо причитала за дверью, приносила ему как больному куриный бульон и ходила по коридорам на цыпочках. Дети, присмиревшие и пристыженные, появлялись на пороге утром, чтобы поздороваться, и вечером, чтобы пожелать спокойной ночи. Он нежно целовал их в теплые макушки и возвращался к работе. Сложная палитра врубелевского полотна занимала его уже несколько недель, и теперь ему самому казалось чудом то, что за три дня и три ночи он закончил копию, на которую отводил почти три месяца.
Рано утром за картиной заехала пара невозмутимых мужиков, работу забрали, а на словах сообщили о времени и месте очередной встречи с Вольдемаром. Вот они и месили теперь грязный снег на улицах старой Москвы: один – высокий и широкоплечий, другой – маленький и какой-то полупрозрачный.
– А что, ценитель попался? – больше из вежливости и чтобы поддержать беседу спросил Кир.
– Банкир-то? Нет. Он все рамой восхищался: «Какой багет богатый! Резьба, позолота… Умеют же делать в России». А вот консультанта его проняло. Долго стоял перед картиной. Каталог принес. Сравнивал. Головой качал. В общем, успех, я бы сказал.
Они прошли мимо электроподстанции, стоящей в небольшом палисаднике. На барельефе серого здания, объединившись в возвышающем порыве, застыли – муж Осип, его жена Лиля и ее любовник поэт Владимир. На самом деле скульптурная группа изображала самых обычных рабочих, но тройное портретное сходство наводило на мысли о мастерском хулиганстве. Кроме того, черенок лопаты в руках поэта в определенном ракурсе смотрелся более чем вызывающе.
– Удивительный у нас город, сколько странных скульптур понаставили, – эхом догнал растворившиеся в сером воздухе мысли Кира голос Вольдемара. – Маяковский, Тимирязев, Суворов, предпоследний Ломоносов Меркулова… Открывают с помпой, а потом выясняется, что если подойти сбоку, да еще в дождь, да вверх посмотреть, то у поэта, ученого и прочее, прочее, прочее с «носа»-то и капает, и льет. Всегда удивлялся – их же объемными лепят, неужели со всех сторон не рассматривают?
– А знаете, – подал голос Кир, – предыдущий памятник Ломоносову выполнили в виде бюста на полуштофе. В Москве шутили, что это оттого, что Михайло Васильевич выпить любил. А в войну его и Тимирязева, того, что у Никитских ворот, при бомбежке взрывными волнами опрокинуло. Попадали на землю, но ничего, уцелели.
Кир посторонился, пропуская вперед красавицу в длинной норковой шубе, скроенной халатом и перехваченной пояском на талии. Несмотря на скоротечность момента, дама успела с ног до головы осмотреть интересного прохожего и даже улыбнулась ему на всякий случай уголками губ. Кир в ответ едва заметно склонил голову, то ли выражая свое восхищение великолепием незнакомки, то ли великодушно принимая почести в свой адрес.
– Никогда не спрашивал вас, Кирилл Александрович, но все-таки… – огибая грязный джип, истошно гудящий посреди запруженного транспортом перекрестка, спросил Вольдемар. – Почему вы перестали писать и выставляться? Я же помню, такой успех был. Эта ваша серия пейзажей с небом в виде моря! А ночные облака, плоские, как льдины, высвеченные луной! Полная иллюзия, перевертыш пространства, опрокинутый мир: то ли океан в головах, то ли небесная твердь под ногами. И ведь награды давали, и за границей хорошо принимали. Нет, поймите меня правильно, если вы от нас отвернетесь, мне конец, я первый без заработка останусь. Вы только удовлетворите любопытство, ведь такой талант! А какие иллюстрации вы делали! Вон, у меня племянники – книжки не читают, а картинки в них рассматривают.