Иллюзия любви
Шрифт:
Толстомясая, как он называл про себя нынешнюю пассию, содержала его целый год, но становилась все скупее и ревнивее. С огромным трудом, через унижения и подлизывание, ему приходилось выпрашивать у нее небольшие деньги. Из этих денег сегодня пришлось потратить на нее же. Подарки клиенткам тоже было частью Сашкиного бизнеса, обойтись без них хотелось бы, но никак нельзя, – они работали на его имидж, а этот имидж можно было бы охарактеризовать как «мужчина моей мечты».
Правда, двадцать процентов от любой полученной суммы Солохин, как это у него было заведено, сразу же переводил в доллары и размещал на счете в банке или вкладывал в акции и облигации. Он так делал всегда не потому, что очень уж боялся инфляции или дефолта, просто так было меньше соблазна потратить эти деньги. У него была цель – он мечтал накопить много, накопить столько, чтобы стать независимым, бросить всех своих баб и при этом не работать на дядю. Но дело пока продвигалось медленно.
Толстомясая едва дала ему поесть и разнылась:
– У тебя появилась другая! Я это чувствую. Ты больше меня не обнимаешь, не целуешь.
Сашке пришлось вести ее в постель и доказывать свою любовь.
Наконец, женщина занялась домашними делами, а он остался один, включил телевизор – показывали хоккейный матч, но не смотрел, а думал о своем: «Эта, которая была в сувенирной лавке, – явно хозяйка, а не простая продавщица. Она согласилась сделать скидку, пусть символическую, но все же. Надо к ней присмотреться. Как ее там зовут? Валентина, кажется. Она разведена, потому что обручальное кольцо у нее на левой руке. Не уродина, но очень уж обыкновенная, невыразительная какая-то. Ростом мелкая, на вид лет сорок с небольшим. Надо к ней еще подкатить».
Сашка немного отвлекся на хоккей – был напряженный момент, а потом опять погрузился в свои мысли.
«Комплимент этой Валентине понравился, очень хорошо. Она, конечно, за собой ухаживает: одета дорого и со вкусом, одежда ее не старит, идеальный маникюр и совсем немного косметики. Полновата, пожалуй, но многим это нравится, к тому же у полных женщин всегда меньше морщин, чем у худых. Все равно не похоже, что у нее есть поклонник».
Сашка всегда старался произносить небанальные комплименты и по возможности не повторяться: комплименты – вещь серьезная, ответственная, даже основополагающая. Хороший комплимент – половина успеха. Солохин имел такой рабочий принцип: каждой встреченной им женщине уделять сколько-нибудь внимания – аптекарше, у которой покупал презервативы, кондукторше, которой платил в автобусе – никем не пренебрегал. Очень важно, чтобы при воспоминании о нем у них возникали только приятные эмоции. А как иначе? У нас богатых женщин не очень-то и много, особенно в провинции. Одиноких среди них еще меньше. У тех, что богаты и одиноки, очень много желающих разделить их одиночество (и богатство).
В эту минуту нашим забили гол. Сашка вслух высказался по этому поводу:
– Колхозники! Кто ж так играет?
– Что, проигрывают? – заглянула в комнату его мадам. Как ни странно, она тоже интересовалась хоккеем.
– Гол пропустили. Приходи скорей, вместе смотреть будем!
– Сейчас, мой дорогой! – она чмокнула его, сидящего на диване, в макушку и вышла, а он опять вернулся к своим размышлениям.
«У этой, из „Сувениров“, недостаток есть – очень уж она малорослая, а поэтому кажется, что у нее слишком короткие и смешные руки и ноги. Бывший муж, наверное, нашел другую, длинноногую», – подумал Сашка и не ошибся, он вообще был очень проницательным для своего возраста.
«А ведь она на меня, кажется, клюнула», – подытожил Сашка свои размышления и больше о Валентине в этот день не вспоминал.
4. Валентина. Принципиальный спор
Наличными расплачиваются уже редко, можно было бы забирать выручку раз в неделю, а Валентина зачастила: стала приходить в свой любимый бутик за деньгами чуть ли не каждый день. Приходила и задерживалась на некоторое время. И что бы она ни делала: разбирала бумаги, встречалась с поставщиками, растолковывала что-нибудь девочкам-продавщицам, общалась с покупателями, она то и дело поглядывала на входную дверь, а если посетителей было много, все выискивала взглядом кого-то, все ждала.
И он через несколько дней появился – этот молодой веселый красавчик. Ненадолго, минут на пять, забежал, поулыбался, посмотрел синими глазами ласкающе, перемолвился с Валентиной парой слов и снова исчез на некоторое время. Потом опять появился.
«Вот еще что себе напридумывала!» – ругала себя Валентина и все равно повторяла в мыслях: «Кажется, я ему нравлюсь! Я ему нравлюсь! А если не нравлюсь, то зачем это все?» Даже Нина Назаровна заметила: «Этот парень всегда на вас та-а-ак смотрит!» Слово «так» она произнесла очень многозначительно.
При удобном случае Солохин выпросил у Валентины ее номер телефона, теперь иногда звонил, спрашивал, когда ее можно застать магазине. Ради него Валентина придумала отпускать продавщиц минут за тридцать-сорок до закрытия, чтобы хоть ненадолго оставаться одной. В те дни, когда Сашка обещал заглянуть, Валентина так и делала, и он появлялся, и они оставались наедине. Валентине приносило радость просто видеть его, слышать. Ей казалось, что она опять молоденькая взволнованная девочка, которая ждет свидания. Никто им в это время не мешал и можно было просто разговаривать – просто разговаривать, ничего больше. Они болтали о том о сем, непринужденно, как ровесники, и тогда Саша смотрел на нее… Вспоминая его взгляд, Гаврюшина чувствовала, что кровь приливает к ее щекам. Он смотрел так, что Валентине казалось, будто он безумно хочет близости с нею – вот прямо сейчас бы, прямо здесь бы, если б только позволила.
Валентина не знала, что это часть его работы – испытанный крючок для женщин. Даже самым скромным льстит, когда их так, по-животному, хотят.
Впрочем, никаких активных действий Солохин не предпринимал, вел себя деликатно, что очень нравилось Гаврюшиной. Иногда он провожал ее до машины, не более того.
Со второго дня знакомства Солохин стал называть ее на ты, что сначала смутило Валентину. Она прекрасно понимала, что «вы» – это барьер, преграда, дистанция. Ей также не очень понравилось, что Сашка называет ее без отчества – она не привыкла, чтобы так к ней относились.
Валентина не готова была эту преграду в один момент разрушить и по поводу «ты» высказалась.
– Мне не нравится, что ты мне говоришь «ты». Ко мне так обращаются только очень близкие люди.
– Смешная, – ответил Сашка. – Тебе можно обращаться ко мне на ты, а мне нельзя. Несправедливо!
– Я тебе в матери гожусь.
– Да ладно, – вполне искренно ответил Сашка. – Мне двадцать два, а тебе сколько? Двадцать девять? Тридцать? Далеко до мамочки!
Конечно, он льстил, Валентина понимала это.
– Разве женщин о возрасте спрашивают?
Ей вдруг стало стыдно за свои сорок два года и захотелось засунуть их в темный чулан, чтоб никто никогда про них не вспоминал. А потом она подумала: «Саша должен знать правду! И лучше сразу».
– Мне уже сорок два, – грустно призналась она.
– Двадцать лет разницы. Не в моде сейчас такие молодые мамочки, – пошутил Солохин.
Валентина и не догадывалась, что Солохин тоже комплексует по поводу своего возраста и даже сейчас он ей приврал, ведь по паспорту он был старше. В его лжи, впрочем, был меркантильный интерес: молодой человек двадцати двух лет еще имеет законное право нигде не работать, а только учиться. В то же время двадцатипятилетний неработающий мужчина вызвал бы у Валентины или любой другой взрослой женщины подозрения и даже неприязнь.