Иллюзия вины
Шрифт:
Я подумал еще немного и вспомнил фразу из осознанного сновидения «все думающие люди — атеисты». Очевидно, мой осознанный сон не был все же на сто процентов осознанным, раз я решил в нем, что это было название книги. В реальности книг с таким названием не существовало, по крайней мере, книг за авторством Эрнеста Хемингуэя. На самом деле это было всего лишь колкое изречение любимого писателя моего деда. Писателя, который в течение всей своей жизни, возможно, размышлял как раз о смысле этой жизни и писателя, в конечном итоге застрелившегося из любимого ружья из-за тяжелейших психологических проблем. Во всяком случае, в голове у меня остались такие воспоминания о нем. Вряд ли кто-то знал истинную причину его самоубийства. Я уж точно не знал, это скорее были мои депрессивные размышления, возможно, имеющие мало общего с действительностью.
Фразу «все думающие люди — атеисты» я впервые увидел в детстве как раз во время проведения своих зимних каникул в доме деда. Это была какая-то газета со статьей о писателях и, листая ее, я наткнулся на такое изречение. Я был совсем не в том возрасте, чтобы суметь понять смысл этой цитаты, но все же почему-то запомнил ее. Теперь же, в возрасте тридцати четырёх лет я начинал понимать. Я не имел еще каких-то своих четких взглядов о смысле жизни, но чувствовал что постепенно, незаметно для самого себя, прихожу к каким-то выводам.
Писателя Хемингуэя, возможно, такие размышления и свели с ума, от чего он и застрелился… меня тоже посещают подобные мысли. Как же закончу я?
Я попытался заглушить депрессивные мысли воспоминаниями о красивейшем закате двух Солнц из своего осознанного сна. На какое-то мгновение я успокоился и почувствовал, как замедляется ритм моего молотящего сердца, но мысли об Альме нагрянули сами собой. У меня перед глазами отчетливо возник образ оторванной и жестоко изуродованной моим автоматом головы. Головы маленькой африканской девочки, которую я убил. Я не хотел, правда. Так случилось, это была случайность. Да и будь я виновником ее смерти, она все равно бы не прожила долго. В том обществе, где она жила, детей использовали как пушечное мясо.
Когда я уже перестану искать оправдания?
Я ощутил, как у меня спонтанно начинают наворачиваться слезы, но словно мне было их от кого сейчас скрывать, я взял себя в руки и сдержал эмоции.
Окно или подоконник? Нет, не окно, потом новое ставить придется.
И я со всей силой ударил правым кулаком по подоконнику, не заметив стоящее на нем фарфоровое блюдце, которое забыл убрать после одного из своих чаепитий. Под сокрушительным натиском моего кулака, блюдце разлетелось на осколки. Я посмотрел на свою руку и увидел, как рассек кожу на мизинце. Кровь уже лилась ручьем, но боли я пока что не чувствовал.
— Твою мать! — выругался я.
Осознав, что только что натворил, я пошел ванну, промыл рану, начинавшую уже хорошо побаливать, достал бинты и кое-как перевязал руку. Теперь боль от пореза ощущалась в полной мере и у меня промелькнула мысль ударить во что-нибудь левым кулаком. К счастью, я вовремя одумался. Я посмотрел в зеркало. Жуткий вид. Черные волосы на голове стоящие дыбом, чуть ли не черные круги под глазами, щетина. Мне даже показалось, что у меня добавилось морщин. Затем я обратил внимание на свою перебинтованную руку. Не самый лучший у меня вид.
Имея в полном распоряжении только одну руку, я неуклюже постарался умыться, побрился и попробовал частично принять душ. Затем вышел из ванны, посмотрел на осколки поверженного фарфорового блюдца и решил убрать этот мусор как-нибудь потом. Я оделся, надел кобуру с пистолетом, достал пистолет, передернул затвор и, поглаживая большим пальцем левой руки спусковой крючок, направил дуло прямо себе в лицо. Посмотрев немного в ствол своего смертельного оружия, я поставил пистолет на предохранитель, спрятал обратно в кобуру и направился в Бюро.
Глава 2
Я поставил машину на стоянку и пошел ко входу в Бюро. По пути, все еще пытаясь совладать со своим настроением и легкой дрожью в руках, я пришел к выводу, что мне срочно нужно было что-то сделать со своим унылым выражением лица. Мне необходимо было натянуть какую-то маску, установить защитный барьер, хотя бы попытаться сделать вид, что я всем доволен. Потому что попадись я на глаза кому-нибудь в таком виде, меня сию минуту отошлют в заведение для больных или хуже того, для душевнобольных.
— Доброе утро, Люси. Где же мой обещанный чай? — с широкой улыбкой на вооружении я сразу пошел в наступление.
— Доброе утро, Мистер Стиллер! — улыбнулась в ответ Люси. — Только вчера общалась с отцом, завтра уже будет посылка.
— Замечательно! — радостно воскликнул я и саркастически добавил. — А то моя нервная система уже воет.
— Все будет, продержитесь еще денек, — заверила меня Люси и перевела свой взгляд на мою перебинтованную руку. — Что у вас с рукой?
— Сонный был с утра, порезался во время приготовления завтрака, — выдал я первое, что пришло мне в голову, так как совсем позабыл о бинтах на руке.
Мой ответ прозвучал как минимум странно и она уже начала обращать внимание на «помятый» вид моего лица:
— Вы что-то сегодня…
— Да-да, все хорошо, Люси. Извини, сегодня полно работы, я пошел, завтра жду с утра чай, — оборвал ее я и поспешил внутрь здания. Люси же только провела меня недоуменным взглядом.
Я поднялся на лифте на пятый этаж и направился в конференц-зал, где сегодня должен был состояться показательный брифинг — собрание, на котором ожидалось присутствие всех людей, имеющих хотя бы наименьшее отношение к работе над текущим делом.
По моим прикидкам сегодня я должен был лицезреть всех до единого сотрудников отдела криминальных расследований, возможно, несколько личностей из других отделов, Райана и своего отца Роберта. Намечался всеобщий разбор полетов и поиск виновных, потому как последние два дня мы, можно сказать, стояли на месте и как следствие получили новый труп. И хотя предвидеть случай Нейтана Новика никто не мог, сложившуюся ситуацию следовало, как минимум, серьезно обсудить.