Иллюзия вины
Шрифт:
Но в душе Дэвид был тот еще добряк, в этом можно было не сомневаться. Он, конечно, мог кого угодно морально приставить к стенке, а потом расколотить в пух и прах, но ведь в душе-то он был добряк. Да и я был не против дисциплины в нашем отделе, проповедуемой Дэвидом. Я решал, чем мы и когда занимаемся, какие ресурсы для этого используем, с кем сотрудничаем и тому подобные вопросы, а Дэвид же никогда не ставил под сомнение мои приказы и пристально следил за их исполнением. Словом, поддерживал порядок в работе команды. Вот так вот и получалось, что сработались мы с ним идеально, а поговорить о чем-то просто так нам удавалось только в очень редкие моменты. А более я никого достаточно хорошо и не знал. Да и не было у меня времени заводить знакомства с работой семь дней в неделю. Наверно все же в этом была причина — в работе.
Сегодняшний вечер был, без шуток, глотком свежего воздуха для меня. С Кристен оказалось настолько легко общаться, что мне иногда приходилось сдерживаться, чтобы не ляпнуть чего-нибудь совсем уж неуместного, чего не говорят людям на второй день знакомства — дискомфорта я не ощущал вовсе. Думаю, на это были вполне очевидные причины. Одна из причин, конечно же, заключалась в схожести наших отцов. Мне выпал уникальный шанс встретить человека, чей отец до выхода на пенсию занимал практически такой же уникальный пост, как и мой отец, занимающий этот пост сейчас. Такое совпадение, без сомнения, давало массу общих тем для обсуждения и накладывало одинаковый отпечаток на наше с Кристен воспитание. Я, как и она, тоже не часто видел в детстве своего отца, а в последнее время даже начинал чувствовать, что сам постепенно становлюсь таким же, как он. Только, к счастью, у меня дома не было семьи, которая ждала бы меня.
Ну да, «к счастью».
Другая причина заключалась в переезде и похожей утрате. Кристен только что переехала в новый малознакомый ей мегаполис и перебралась она сюда явно не от хорошей жизни. Весь вечер она непринужденно смеялась и сверкала глазами, но это было больше похоже на защитную реакцию от долго копившейся внутри нее негативной энергии, чем на обычную жизнерадостность человека.
Она ведь пережила утрату. Каждый раз, вспоминая о своей матери, она будто превращалась в совершенно иного человека. В один момент это чуть ли не радостный беззаботный ребенок, а в другой — убитый горем старый человек. В каком-то смысле я понимал ее чувства, я тоже пережил утрату. Только у меня все было не так прозрачно и явно как у нее. Пять лет назад у меня на глазах убили родную мать, но для меня это было все равно что потерять в бою малознакомого мне солдата из своего отряда. Проще говоря, теплых чувств к своей матери я не питал и когда осознал, что ее уже нет в живых, то лишь подумал: «Ну да, теперь у меня нет матери». И ладно бы она была плохой матерью, мое отношение к ней тогда можно было бы как-то оправдать, но ведь это было не так, она была замечательной матерью и с самого детства заботилась обо мне как могла, пока отец пропадал на нескончаемых полевых операциях. Тем не менее, б ольшую часть своей сознательной жизни я к ней ничего не чувствовал, вообще ничего… впрочем, на это у меня тоже были веские причины и я не знал кого винить за это, себя или ее.
Что меня по-настоящему раздирало на части, так это то, что я в день смерти матери сделал с маленькой Альмой. Я много думал над той ситуацией и пришел к выводу, что при любом раскладе, все кончилось бы плохо, как бы я не поступил. Какое-никакое самооправдание для моего поступка, но я все равно чувствовал свою вину за произошедшее. Мне казалось, что я никогда не смогу освободиться от этого бремени и мне придется жить с этим до самого конца. Мне очень хотелось верить, что это не так.
Сидя на диване и размышляя, я услышал, как в плейлисте музыкального центра начала играть хорошо знакомая мне песня.
— Да, Тони, ты прав, наверно мне придется забрать это бремя с собой на тот свет, — грустно пробормотал я свои мысли вслух.
Ну что, мой кошмар? Увидимся с тобой на той стороне, Альма.
I heard your voice through a photograph I thought it up it brought up the past Once you know you can never go back I've got to take it on the otherside (Я услышал твой голос через фотографию Я лишь подумал и прошлое сразу вернулось Однажды осознав, ты никогда не вернешься назад Мне придется забрать это бремя с собой на тот свет)Часть 3
Культурный шок
Воскресенье, 14 октября
Глава 1
Это был старый деревянный одноэтажный дом, расположенный на самом севере штата Миннесота на берегу реки Миссисипи. Его построил мой дед по материнской линии еще в конце шестидесятых годов своими руками, совершенно не прибегая к помощи каких-либо сложных технологий. Только руки и стандартные рабочие инструменты вроде молотка, пилы, отверток, лопаты и собственных мозгов.
Он собственноручно выпилил, отшлифовал и покрасил каждую доску этого дома, он сам спроектировал каждый укромный уголок этой лесной хижины. Прошло уже столько лет с момента постройки дома, а в нем все так же было минимум технологических изобретений и электричество использовалось только для самых необходимых нужд, например на электрическое отопление. И по сей день внутри этого деревянного рукотворного чуда вместо электрических ламп для освещения использовались свечи и керосиновые лампы, а большой камин служил основным источником тепла в сезон только начинающихся холодов.
Дом не был особо большим и не задумывался таковым, в нем было всего четыре комнаты: большая гостиная, кухня и две спальни. Гостиная была увешана картинами, изображающими зимний и осенний пейзажи, посреди комнаты, возле камина, стоял большой диван и деревянный столик, постоянно заваленный любимыми книгами моего деда. Для освещения на стенах гостиной были закреплены четыре керосиновые лампы.
Слева от камина находилась, выстроганная из дерева и собранная с особой любовью, огромнейших размеров книжная полка. Она простиралась от самого пола до потолка и в ней мой дед выразил всю свою любовь и бережное отношение к художественной литературе. Это были не просто голые доски, на которых можно было разместить десятки книг. Под каждое литературное произведение была выстрогана специальная выемка, куда можно было легко поставить книгу, не опасаясь, что она завалится на бок. Сама книжная полка состояла из двадцати отделений-уровней, каждое из которых могло вмещать до семидесяти книг, а это значит, что дед лично вырезал более тысячи отверстий для каждого произведения.
Помимо этого, он умудрился соорудить некий механизм, который позволял опускать верхние отделения вниз в случае отсутствия книг на самых нижних полках. Впрочем, этот чудо-механизм так, наверно, ни разу и не был использован, потому что количество литературы в библиотеке моего деда превышало все мыслимые пределы и тут не оставалось ни единого свободного места. Среди всего обилия произведений знаменитых и не очень писателей, почетное место, в самом центре на девятой от пола полке, конечно же, занимала подборка книг его любимого автора Эрнеста Хемингуэя.
Эта уникальная книжная полка поразила меня в детстве, когда я впервые увидел ее, и потому я заказал себе в квартиру нечто похожее для содержания своей скромной библиотеки, насчитывавшей книг раз в десять меньше, чем у моего деда. Тем не менее, большая книжная полка в моей современной квартире вызывала у меня самые теплые воспоминания детства.
Не обделил вниманием мой дед и две спальни в доме. Для каждой из комнат он соорудил большие двухместные кровати, которые на самом деле могли уместить не двух, а всех четырех человек. Спальные комнаты были маленькими и уютными, а б ольшую часть пространства занимали кровати. Как и в гостиной, в спальнях дед выражал свою вторую любовь — тягу к картинам и красивым пейзажам. В каждой спальне над кроватью висело по одной картине с лесными пейзажами, а рядом на стене, будто для их подсветки, был прикреплен единственный источник света в комнате — керосиновая лампа. На мой вопрос деду «почему тут только одна тусклая лампа, ведь тут темно ночью», дед отвечал, что спальня для того чтобы спать и яркий свет в ней ни к чему.