Илья Муромец и Сила небесная
Шрифт:
И пошёл пир на весь мир! Пригубив вина, батя нежно обнял матушку за плечико и затянул густым басом молодецкую песню:
И женился князь во двенадцать лет,И померк в очах буйна князя свет…Ефросинья Ивановна всхлипывала и подхватывала тоненьким голосочком:
Молода жена в терему сидит,«НеНа пятом куплете к ним присоединился волкодав Загрызай, тоже любивший жалостные песни. Его протяжный вой плыл над спящим Карачарово и поднимался в небо, туда, где надкушенной баранкой висел молодой месяц…
Ночью Илье приснился сон. Будто он сидит в телеге рядом с каким-то незнакомым парнем. Телега поскрипывала и покачивалась на колдобинах, отчего парень начал клевать носом. По его потному лбу ползала муха.
Вдруг кучерявый возница громко объявил:
– Карачарово!
– А! – вскинулся парень. – Чего сказали?
– Карачарово, – объяснил Илья, – моя деревня.
– Что значит твоя, когда моя? И зачем деревня, когда оно – село?
– А какая разница?
– Как какая? Очень даже такая! В деревне, во-первых, церкви нет! А у нас… Вон, гляди!
Илья поглядел вперёд и увидел, что в конце дороги показались избы. Над их крышами покачивались деревья. А ещё выше, над зелёными верхушками, вставали три купола – один большой и два поменьше. Казалось, что они парят в небе, хотя сама церковь прочно стояла на земле. Чоботок зажмурился, помотал головой и вдруг понял, что это вовсе не купола, а тяжёлые шлемы трёх богатырей, защищающих народ от супостатов…
– Просыпайся, сынок! – раздался над ухом матушкин голос.
Илья открыл глаза и увидел, что лежит на полатях, а сквозь оконную брюшину вовсю бьёт солнце. Так поздно вставать ему ещё не доводилось. Илья взъерошил рукой вихры и заморгал глазами. Наверно, вид у него был немного ошалевший, потому что матушка спросила:
– Никак сон дурной приснился?
– Да, нет… Просто чудной какой-то.
Илья хотел было кликнуть батю, чтоб тот вынес его во двор, но вдруг вспомнив всё, с радостным криком вскочил с полатей, подхватил матушку на руки и отчебучил ногами такой пляс, что изба ходуном заходила.
– Пусти, шалопайка! – ойкала Ефросинья Ивановна. – Не ровён час уронишь!
– Матушка, да пущай сыра земля надвое расколется, а я вас не оброню! – горланил в ответ Илья.
На шум с улицы прибежал Иван Тимофеевич. В одной руке он держал топор, а в другой полено.
– Добрый праздник не без драки, – миролюбиво проговорил он, любуясь сыном. – Только ты того… пляши да не заплясывайся. Закрутишь матери голову, а ей ещё огурцы малосолить да бельё стирать.
– Батя! – ещё громче вскрикнул Илья и, аккуратно поставив матушку на пол, схватил Ивана Тимофеевича в охапку.
Тот пытался вырваться, но хоть и обладал недюжинной силой, против сына не устоял и, не успев ахнуть, взлетел к потолку, а потом снова упал вниз на заботливо подставленные богатырские руки.
– Силён! – только и смог выдохнуть Иван Тимофеевич, и в этом слове было столько любви, что хватило бы на пятерых…
К столу Ефросинья Ивановна подала румяный яблочный пирог с хрустящей корочкой и горячий сбитень – напиток из подожжённого мёда с корицей и тмином. Вкуснотища! Пальчики оближешь, язык проглотишь. А сбитень, говорят, не только согревает, но и ума прибавляет. Недаром же первый в мире рекламный слоган придумали торговцы медовым лакомством. Звучало это так: сбитень сбитенёк пьёт щеголёк!
После утренней трапезы закипела работа! Вспомнив, что на делянку сегодня можно не идти, ежели сынок на месяц вперёд с дубами управился, Иван Тимофеевич решил подправить домашнее хозяйство. И тут Илюша, истосковавшийся по настоящему делу, не подкачал! Он быстро нарубил дров; натаскал колодезной воды для варки, стирки, бани и попить; натянул железный обод на рассохшееся колесо; продул печную трубу, причём не мехами, а щеками; выровнял косой забор; смазал скрипучую дверь в голбец; случайно снёс крышу курятника и тут же соорудил новую; вытряс из ошалевшего волкодава блох и намазал его густым дёгтем…
Ну, и всякое такое, по мелочи. А батя тем временем отдыхал на большом пне у забора и чтобы не лопнуть от нежданной радости, тихонько посмеивался в усы.
Времени на всё про всё ушло немного, но проголодаться успели. И правильно сделали, ибо весть о том, что сидень Илья собрался басурманов бить, уже облетела село, и к Чоботкам потянулись люди. И не просто потянулись, а с гостинцами!
Первой прискакала баба Рыкина с чёрствым пряником. И не потому, что мягкий пожалела, а потому что цельный год его берегла про чёрный день. А тут такое дело…
– Скушай пряничек, Илюша! – прошамкала старуха, разматывая платок. – И прости, ежели невзначай зазря обидела. Я ж не со зла, а от норова, чтоб ему скиснуть! Кушай, дитятко, кушай, только размочи сперва, а то все зубья поломаешь…
– Ничего, они у меня крепкие, – успокоил бабушку Илья, не без труда раскусывая пряник, который и впрямь оказался твёрже подковы.
А потом пошло-поехало! Каждый что-то да принёс!
Глеб – хлеб!
Ермолай – с изюмом каравай!
Варвара – медового вара!
Вышата – два пивных ушата!
Курьян – семечек карман!
Иван Сухой – котел с ухой!
Иван Большой – чугун с лапшой!
Иван Маленький – туесок малины аленькой!
А Дарья и Людмила – всё, что под рукой было!
ПРОЩАНЬЕ ПО-СЛАВЯНСКИ
Стол пришлось накрыть на улице, и то мест на всех не хватило. Поэтому Бурушке и Загрызаю пришлось постоять в сторонке. Остальные гости расселись по лавкам и стали есть, пить и здравицы говорить.