Илья
Шрифт:
Илья на это даже головой не покачал. История ему нравилась; по крайней мере, нравилась больше, чем то, что было на самом деле.
Разбойник, роскошно живущий на кровавые деньги, заслуживает, конечно, плахи, да еще как заслуживает, гнусно это и мерзко, но - по человечески гнусно и мерзко.
Это не загаженное гнездо, слово "власть" и трупы таких вот пожелавших роскошной жизни разбойников, висящие где-то в лесу на осинах. По собственной воле висящие: ад, в котором предстояло мучиться их грешным душам, видать, милее им показался
Не хотелось Илье, чтобы такое хоть краешком коснулось смеющихся вокруг людей, - вот и не спорил.
Любовался лицами - оживленными, разными, мужскими с шевелящимися бородами, старческими, любопытными, милыми раскрасневшимися бабьими и девичьими. Детьми, мальчишками киевскими, шустрыми, с чумазыми рожицами, любовался.
****
На двор, конечно, всех не пустили - большая часть толпы так и осталась у ворот; кому ухом повезло к щели прижаться, передавали, что услышали, остальным.
Владимир с богатырями и советниками, уже оповещенный, ждал во дворе. Было ему в те времена лет сорок; властность и внутренняя сила окружали его как облаком. Он был статен, с темной бородой, густыми всегда прихмуренными бровями, по-мужски красивым четким лицом. Но люди вокруг него этого всего как бы и не различали: видели только, что нельзя ослушаться.
– Ну и откуда ты, добрый молодец, как звать, чей сын и что показать нам привез?
– черные жесткие глаза впились в илюхины.
Отвечал Илья как должно - внятно и коротко, с достоинством. Уважительно - но и только. Князю рассказал все до конца - как было, чтоб ведал. Темные брови чуть разгладились, взгляд черных глаз смягчился: подобострастия Владимир не терпел.
– Развяжи, всё, всю эту кору сними, посмотреть хочу.
Илья подчинился, держа меч наготове и напряженно внутри себя прислушиваясь. Но ничего, что могло обеспокоить, не ощущалось.
Соловей торопливо поклонился Владимиру и осел на траву. "Ноги затекли, не держат", - пояснил скрипуче, но предупредительно, без того язвительного высокомерия, которое знал за ним Илья.
Владимир рассматривал его внимательно, без опасения, как вещь, которую предлагают на базаре. А Илья был весь напряжен.
– А ну-ка свистни. В четверть свиста, - распорядился князь.
Соловей поднял руки к голове, но не засунул в пасть, как ожидал Илья, в приставил длинные грязные пальцы к раздутому черепу, каждый по отдельности, как будто воткнул. Локти растопырились двумя треугольниками.
В голове замутилось, поплыло; перед глазами зарябило. Стало очень тяжело, как будто что-то давило на голову и плечи. Илья держал себя изо всех сил, глядя сквозь рябь, как люди вокруг Владимира один за другим опускаются на четвереньки. Некоторые, кажется, ели землю.
Князь устоял, даже головы не сдвинул. Устояли и вои рядом с ним - двое-трое, кажется. Может, один. Кроме рукояти своего меча,
– Достаточно, - сказал Владимир.
Всё, весь кошмар в голове прекратился разом, как отсекли. Люди стали смущенно подниматься с колен.
– Теперь в полсвиста, но недолго - пока до трех досчитаю.
– Не стоило бы, - тихо, твердо и очень спокойно сказал богатырь, стоявший рядом с князем.
Владимир передернул плечом и кивнул Соловью: начинай, мол.
Город закричал. Кричали и падали люди во дворе, кричали за тыном, что-то валилось с грохотом, уже знакомые черные листья неслись вокруг, разрывая мир на обрывки картинки, между которыми зияла чернота. Князь упал на колени, уткнув кулаки в землю, но Илье в его, быть может, безумии показалось, что чем дальше от Владимира, тем страшнее разрывался мир. Конечно, князь забыл считать. Город кричал, разрываясь.
Коротким движением Илья отсек голову Соловью.
– Он ослушался тебя, княже: не в полсвиста засвистел, в полный свист, - сказал громко, металлическим голосом, которого сам не узнал.
– Да уж заметил, - проворчал Владимир, отряхивая колени.
– Мог бы и не убивать, шапку эту березовую на него напялить.
– Он бы не успел, - быстро сказал тот же богатырь, что останавливал князя, - тварь не допустила бы.
Илья не знал, мог бы он успеть надвинуть Соловью бересту на бошку: он этого не просчитывал. Он все для себя решил, когда Владимир приказал Соловью свистеть во второй раз, и Илья увидел жадные, нетерпеливые огоньки заинтересованности в глазах князя. И еще, теперь, вспоминая, он точно знал, что ему не показалось: там, где стоял князь, свист был слабее. Соловей не мстил, не злобствовал: он показывал товар лицом.
За тыном стонали; наверняка были и мертвые.
– За подвиги твои, Илья сын Иванов, прозванием Муромец, благодарю, - четко заговорил Владимир. Почему "Муромец", вяло удивился Илья. Он так себя не называл. А, ну да, пока к княжьему двору ехали, в народе так кричали. Сначала "из-под Мурома парень", потом просто "Муромец". Ай да князь, в хоромах сидит, а толпу слышит.
– И принимаю тебя в свою дружину богатырскую. Будут тебе богатыри мои братья, а я отец. Служи верно, Русь защищая. Вечером пир.
Владимир повернулся и быстро пошел со двора. За ним потянулась свита. Тут же подошли конюхи, забрали Сивку. Какие-то люди торопливо завернули труп Соловья в рогожу, унесли, деловито замыли булыжник. Илья остался один растерянно стоять посреди двора.
****
– Пока своим домом в Киеве не обзавелся, жить будешь в дружинной избе, это вот тут, за углом, - Илья обернулся. К нему шел тот самый богатырь, который сначала отговоривал князя от второго свиста Соловья, а потом заступился за него, Илью.
– И вещи твои, которые с коня снимут, туда все отнесут. У нас не крадут, не тревожься.