Имаго
Шрифт:
– Привет, Марьяна!
Девушка заулыбалась мне светло, кивнула. Идет ровно, выпрямившись, взгляд устремлен чисто и прямо. Среднего роста, стройная, но без той модной обточенности, которую дают упорные занятия шейпингом, фитнесом. Вон Таня походит на фигурку шахматной доски, даже как будто покрыта лаком, а Марьяна словно нежный акварельный рисунок: нежное тело юной девушки под закрытым целомудренным платьем, пышно взбитые золотые волосы обрамляют нежнейшее лицо с большими голубыми глазами, чистыми и невинными, как у дорогой куклы, что еще больше подчеркивает пунцовость рта.
– Привет, – сказал я. – Ты как фея.
Она вскинула
– Почему?
– Вижу тебя только на Рождество, – объяснил я.
– Но сегодня же не Рождество?
– Я ж и говорю, чудо!
Она весело рассмеялась, на розовых нежных щечках появились чудесные ямочки.
– Рождество – семейный праздник! Я всегда с родителями.
Впереди толчками приближался подъезд, мне хотелось замедлить это чудесное мгновение – Марьяна в самом деле похожа на фею: изумительно чистое лицо светится изнутри, добрая улыбка, добрые лучистые глаза.
Она не в моем вкусе, по мне больше высокие гордые красавицы с холодным взором, с короткими, черными как вороново крыло волосами, в облегающих одеждах, что подчеркивают их натренированные в шейпинге тела. Марьяна же – рождественский ангел: от нее свет, тепло, покой, счастье. Кому-то здорово повезет, такие женщины становятся верными и любящими женами, рожают здоровых и веселых детей…
Я вздохнул, открыл ключом дверь подъезда, распахнул перед Марьянкой. Я уже не в том возрасте, когда придумывают нечто необыкновенное, принцесс или королев, но Марьяна, как мне кажется, – верх счастья обыкновенного человека, а я ведь необыкновенный, со мной не может не случиться нечто необыкновенное…
Или сегодня в пивном баре уже случилось?
Глава 2
На лестничной площадке исполняют ритуал с сигаретами двое соседей: Майданов и Лютовой. Демократ и наци-патриот, то есть полная противоположность взглядов, но по внешности близнецы и братья – оба в чистых отутюженных сорочках, при галстуках, брюки и туфли – это в такую жару!
Правда, у демократа Майданова рубашка нахристь, узел галстука ослаблен едва ли не до средней пуговицы, волосы взъерошены, движения суетливые, свободные, Лютовой же подтянут, как прусский барон, по-арийски холоден, сдержан, следит за каждым своим жестом. Не то что руками – лицом не шелохнет без надобности. Волосы в порядке, аккуратная прическа, подбородок чисто выбрит, в то время как у демократа щетина двухдневной давности.
Я взглянул на помятые брюки Майданова, тот застеснялся и вроде бы невзначай провел там рукой, держа большой палец оттопыренным. Так, не глядя, мужчины проверяют, застегнута ли ширинка. И хотя вроде все в порядке, но Майданов запунцовел, он самый что ни есть интеллигент, профессор, преподает историю этики, для него в помятых брюках выйти за дверь – дикий моветон… хоть и постоянно выходит, он же демократ, а демократия – это свобода, это пошли эти все на фиг всякие правила этикета, придуманные людовиками и петрапервыми.
Едва мы с Марьянкой вышли из лифта, Майданов расплылся в улыбке, а Лютовой бросил быстрый испытующий взгляд, мгновенно охватив нас обоих, просканировал наши лица, но сам не двинул даже бровью, холодные серые глаза смотрят безо всякого выражения.
– Здравствуйте, – сказала Марьяна и добавила обидчиво: – А почему не на веранде? Я там цветы поставила…
Майданов сказал с виноватой скороговоркой:
– Доченька, цветам сигаретный дым вреден!
Лютовой сказал, чтобы что-то сказать из вежливости:
– Мы на минутку. Работы много. А цветы, знаете ли, обязывают…
Марьяна пошла к своей двери, я к своей. Между лопаток я чувствовал их взгляды: жаждущий общения и разговоров о духовности Майданова и острый, как прикосновение холодного клинка, – Лютового. Мы все живем на последнем этаже, на просторную лестничную площадку выходят двери наших четырех квартир, это слева, и еще четыре квартиры справа, но у тех своя веранда, и в нашей тусовке они почти не участвуют.
Наш дом вообще-то считается строением улучшенной планировки. Когда-то это вообще называлось элитным, но теперь элитные – ого-го, не по карману даже профессуре, но дом неплох, консьержка, охрана, не загажен. В каждом крыле стандартный набор: однокомнатная, две двух– и одна трехкомнатная. Моя дверь в однокомнатную, соседнюю квартиру занимает Майданов, он с женой и Марьяна в двухкомнатной, вторая двухкомнатная принадлежит Лютовому, а трехкомнатной владеет Бабурин. Недавно он провел очередной ремонт, по дому снова пошли завистливые слухи о невероятной роскоши, с которой отделал квартиру. Впрочем, я сам видел, как из дома напротив собирали весь паркет и всю мебель, которую он выбрасывал на мусорную кучу.
Если я – доктор наук, Лютовой – бизнесмен, Майданов – профессор и, ессно, тоже доктор наук, то Бабурин – глава партии болельщиков «Спартака». Под давлением так называемой мировой общественности наши нынешние власти всеми силами и трюками начали кампанию поощрения посещаемости футбольных матчей. Цены на билеты сперва снизили до минимума, а недавно вообще сделали бесплатным вход на все стадионы, дескать, panem at circenzes. Во время игр на трибунах поощряется раздача сникерсов и хот-догов, с таких фирм снимают часть налогов. Курсируют бесплатные автобусы между стадионами. Создаются конкурирующие группы болельщиков. Их освещает телевидение, у них берут интервью, их портреты публикуют в журналах и газетах. Так что наш Бабурин – звезда, перевешать бы всех, придумавших такую цивилизацию…
Я начал открывать дверь, в щель навстречу пахнуло луковым супом… нет, это уха, значит – в доме отец, он заядлый рыболов. Отец любит приходить ко мне и «наводить порядок». Раньше он понимал под этим шугание непотребных девок, а он всех считал непотребными, что являлись на квартиру к молодому одинокому парню, ребят расспрашивал, кто они и где работают, не наркоманят ли, а теперь то ли постарел, то ли решил, что пора ослабить поводок – только следит, чтобы все было постирано и не слишком намусорено. Он и сейчас сразу же сунул мне в руки полное мусорное ведро.
– Вынеси! Заодно узнаешь, где у вас в доме мусоропровод.
– Папа, – сказал я укоризненно, – здравствуй!.. Две недели не виделись.
Он отмахнулся.
– Здравствуй-здравствуй! Неси, суп готов, сейчас наливать буду.
Я потащился на лестничную площадку. Майданов и Лютовой все еще стояли с сигаретами, Лютовой с иронической усмешечкой рассказывал ленивым голосом аристократа:
– …А сегодня и сам столкнулся. Еду на велосипеде по лесной тропке. Справа и слева – деревья, кусты, травищща коню по брюхо… Далеко впереди на этой тропке автомобиль. Просто загородил собой всю дорогу. Все четыре двери распахнуты, жара, а в кустах не меньше дюжины черных. Нет, черножопых, так вернее…