Имеет свойство яда
Шрифт:
Но Сокольский повел непредсказуемо. Нет, не то чтобы Олег не понимал, к чему приведет тет-а-тет в номере при закрытых дверях, учитывая собственное, совершенно неправильное восприятие гендиректора "Корсара" не как юриста противной стороны, а как мужчины, при мыслях о котором становилось не по себе, но…
Ну, а потом…
Очередной глоток "Легенды Кахети": ни горчинки, ни резкости, только мягкое послевкусие и тепло, разливающееся по венам.
Олег чувствовал, что его повело. Пора бы прекращать. Днем толком не ел, только Мария Федоровна ходила в буфет и притянула
Во рту резко пересохло. Разум просто отказывался анализировать. Но перед глазами услужливо воображение рисовало склоненную голову Сокольского, потом его внимательный взгляд, язык, скользивший по влажным губам. И внутри все словно обрывалось и падало в бездну. Олег смотрел как завороженный, все слова исчезли, а тело превратилось в огонь. То, что происходило, было не совсем правильно, не совсем уместно и… господи, как же хорошо.
Добавляло еще то, что Сокольский вел себя так, будто только что ничего особенного не было. Рассказывал про зампрокурора, ручную пилу и диван.
Олег поставил бокал на стол. Хватит, однозначно, хватит. Иначе в противном случае он тут и отключится. И виной тому не алкогольное опьянение, выпил он совсем немного. Но вот все вместе: плохая ночь, ранний подъем, нервы, встреча с Сокольским и… Олег сглотнул.
— Поэтому я и взял дело "Хельтруды" под личный контроль, — тем временем сказал Сокольский.
Черт, кажется, совсем упустил нить разговора. Но "Хельтруда" — это хорошо. Это относительно безопасное поле, где можно играть. И правила известны. Нет той беспомощности, когда не знаешь, что делать и только смотришь в глаза, подернутые ярким серебром, и перехватывает дыхание.
— В таком случае, пожалуй, мне есть, чем гордиться, — отшутился Олег.
— Есть, — серьезно сказал Влад.
Да, Влад. Но только в мыслях. Даже не пике оргазма язык почему-то не повернулся назвать его по имени. Что-то останавливало, не давая говорить то, что хотелось. Странно. Непонятно. Страшно. И…
Других слов не находилось. И когда Сокольский переходил на серьезный тон, то по коже бежали мурашки. Потому что смотреть на него и говорить о работе, не думая, что хочется наплевать на все, сесть рядом и, заставив склониться, впиться в губы, практически невозможно.
Пусть было неловко, стыдно, но… и отрицать, что совсем не против повторить произошедшее тогда в кабинете прямо здесь и прямо сейчас.
— Но пока рановато, — все же нашел он в себе силы дать ответ. — Когда все уладим, то можно будет решать: гордиться или нет.
Сокольский взял бутылку, задумчиво посмотрел на янтарный напиток и, не спрашивая, налил обоим. Немного, чисто для аромата и поддержания беседы. Олег хотел было отказаться, но прикусил язык. От такой дозы ничего не будет. А вот от следующей стоит отказаться и впрямь.
— Неужто Табан нашел разруливание предыдущего дела неудовлетворительным? — вдруг спросил он.
Спокойно, словно между
Поэтому только легонько пожал плечами, приняв относительно равнодушный вид:
— Ну, как… каждый руководитель хочет, чтобы работа выполнялась четко и в срок. И так, как он запланировал.
Что именно сделал Табан, и почему его вдруг так хочется убить, Олег говорить не стал. Это сугубо их, монтрозовские разборки. Сокольскому об этом знать необязательно. Хотя так смотрит, что… Да уж, взгляд далек от пастора, которому хочется исповедоваться. Хочется кое-что совсем другое.
— Какой… интересный ответ, Олег, — иронично ответил Сокольский. — Где только так научились?
Чему именно? Отвечать, как последний еврей? Так при тете Саре и не такому научишься, зуб даю. Но собеседник явно сжалился, давая пространство для маневра, уходя от опасной темы про нынешнего начальника.
— На прошлой работе, — совершенно честно ответил Олег. — А у нас, на юге, иначе нельзя.
— На юге — конкретнее? — с интересом спросил Сокольский.
Тон — совершенно нейтральный, но взгляд и впрямь заинтересованный. Не просто любопытство или вежливость.
"И надо оно вам, Владислав Алексеевич? — пришла в голову к Олегу странная мысль. — Или просто поговорить?"
— Херсон и Одесса, — ответил Олег.
Сокольский чуть приподнял бровь.
— Вот как…
Так, да. Школа, за которую чрезвычайно благодарен судьбе. И бывший начальник. Олег невольно сглотнул. Бывший… и не только начальник. Табан ему в подметку не годился. Но причина сбежать была. Пусть почти позорно, но с поднятой головой. Потому что такие мужчины и такие отношения…
Так, хватит сидеть, надо менять тему. Иначе чего доброго — потянет на воспоминания. А они обычно до добра не доводят.
— Владислав Алексеевич, — начал он совершенно ровным голосом, ни капли не изменившись в лице и беря бокал-снифтер.
Миг — пауза. Вдох. Никаких перемен, но, кажется, что стало жарче. Хоть и оба уже давно сняли пиджаки.
— Да, Олег?
Невозмутимо так, спокойно.
Олег взглянул на янтарную жидкость. Сердце пропустило удар. Нечего смущаться, уж после произошедшего. Да и смена темы собеседнику явно понравится. Подняв голову, посмотрел прямо в серебристые глаза.
— Вы предлагали выпить на брудершафт.
Снова тишина. Секунда, словно шаг в бездну. Еще вот-вот стоял на твердой поверхности, и тут — раз, — все.
На губах Сокольского появилась улыбка. Тонкая такая, еле заметная. А взгляд все тот же, только вот кажется, что вспыхнуло расплавленное серебро, опалив невероятным жаром. Словно немо спрашивал: уверен, мальчик?
Уверен. А потом он оказался близко. Настолько близко, что голова пошла кругом от хвойной горечи парфюма, запаха кожи, коньяка… Переплести руки, осторожно, деликатно. Почти не касаясь рукавами, и не дай бог — коснуться кожи. Не потому что нельзя, а потому, что может быть нарушен какой-то ритуал.