Имена человеческие. Сборник рассказов
Шрифт:
Митька внимательнее оглядывался теперь по сторонам и подмечал перекошенную дверку кухонного шкафчика, изрезанную клеёнку на столе, щербатые чашки.
– Ничего, мам, прорвёмся. Теперь прорвёмся. – Митька опустился на стул, предварительно проверив его прочность руками.
Мать уже накрывала на стол. Из холодильника вытащила кусочек сала, яйца, квашеную капусту. Пока яичница шкварчала на сковородке, выскочила во двор и минуты через три вернулась уже с пол-литровой бутылкой под мышкой.
– Вот, к Петровне сбегала, взяла чем отметить возвращение…
– А что, Петровна
– Жива, что с ней станется. И торгует. Польза от неё есть пока…
Митька усмехнулся:
– Да уж, есть. Ладно, мам, где полотенце взять? – пойду руки сполосну.
Мать вышла и вернулась с белым вафельным полотенцем и куском банного мыла. Митька забрал у неё всё и пошёл в ванную. Когда вернулся, еда уже была разложена по тарелкам.
Сели за стол. Мать пододвинула бутылку к Митьке:
– Разливай, сынок, возвращение надо отметить.
Первая стопка как-то взбодрила, заставила даже спину выпрямить. Но после съеденной яичницы и выпитой второй Митька размазывал по щекам слёзы, смешивая соль с грязью, и эти грязесолевые потоки затекали уже за воротник такой же грязной рубашки. Мать тоже плакала, уткнувшись лицом в кухонное полотенце.
Потом, наплакавшись, как-то разом успокоились, поднялись из-за стола, и каждый пошёл заниматься своим делом. Мать стала мыть посуду и подметать пол, а Митька пошёл мыться. Набрал целую ванну воды, увидел на полке резинового утёнка, взял его, повертел в руках, бросил в воду, сам забрался следом. Взяв утёнка в руку, вспомнил, как играл с ним в детстве, снова заплакал. Но теперь уже смыл грязь с лица, намылил голову, потом всё тело.
Вылез чистым, вновь народившимся на свет. Оделся в приготовленное матерью бельё, удивился, что всё на него налезло спустя шесть лет.
Сон уже подступал, и, когда Митька подошёл к разобранной матерью постели, навалился сразу, как только голова коснулась подушки. Успел подумать только "дома", и тут же уснул.
Когда проснулся, улыбнулся сам себе, ещё не открывая глаза, прогоняя остатки сна, снова и снова осознавая, что теперь он дома.
Часы на стене показывали два часа.
– Скоро принесут баланду, – промелькнуло в голове, и тут же сами часы вернули его в реальность. Они висели здесь всегда. Сколько себя Митька помнил, первое, что он видел, когда просыпался, были эти часы. Он следил за ходом секундной стрелки, когда был совсем маленьким, и учился по ним определять время, когда пошёл в школу. Просыпался по утрам в семь и ложился вечером в девять. Часы размеряли его жизнь на воле и часто снились перед пробуждением потом, уже в другой жизни. Но там время было размечено по-другому, и часы не были нужны. Одни отдавали команды, другие их исполняли. Время шло не как обычно. Оно чаще ползло, или даже вовсе останавливалось. Часов с таким ходом в природе, вероятно, не существовало, поэтому их и не было на стенах камер…
Дверь скрипнула, и в проёме показались седые материны волосы.
– Заходи, мам, я уже не сплю…
Она зашла и присела на краешек кровати. Митька улыбнулся:
– Пора вставать?
– Вечером Андрей зайдёт. Он каждую пятницу заходит. Помогает или просто заходит узнать, как дела.
– Заходит, значит… Это хорошо, что заходит… – Митька погрузился в воспоминания.
Вот они с Андреем вдвоём возвращаются со школы. После второй смены уже поздно, темно. Мальчишки из параллельного класса ждут их на соседней улице. Их четверо, двое против одного. Но Митька с Андреем вместе, и поэтому ничего не боятся. Грязные, с синяками, но победителями возвращаются они домой спустя час. Заходят к Митьке, и причитающая мать его чистит им одежду, умывает их, смазывает зелёнкой ссадины и усаживает за стол…
…Там у него друзей не было. Не было даже приятелей. Не было тех, с кем он мог перекинуться словом. К кому мог обратиться за поддержкой и кого мог поддержать сам.
Он не разговаривал даже с самим собой. Не мог самому себе жаловаться, потому что недостоин был этой жалости. Он был изгоем.
Как это началось, он не помнил. Из головы его вытеснились все воспоминания о начале его пути вниз, в бездну. Это была защитная реакция, не позволяющая ежеминутно пережёвывать начало конца, гнобить себя за ошибку, трусость, невозможность остаться прежним. На протяжении нескольких лет там существовало только его тело. И это тело он не мог назвать «Я».
– Сынок, – голос вернул его в реальность, – что теперь будешь делать? Куда на работу пойдёшь?
– На работу? – переспросил. А из памяти выплыла щербатая рожа, со смешком произнесла:
– Работа теперь у тебя такая – удовольствие доставлять. А хобби – сортиры чистить. Можешь менять местами для смены деятельности…
Заставил себя отмахнуться от той рожи. Работа, работа… В самом деле, теперь работать придётся. Тут все работают, ему тоже придётся.
– Подумаю, мам. Завтра уже и подумаю. Ребят поспрашиваю, что тут делать нужно и можно. Не пропадём!
– Знаю, что не пропадём. Может, внуков дождусь ещё. Хочется мне внуков…
Перевёл взгляд на часы.
– Внуков так внуков. Я на всё теперь согласен. Отвернись, мам, я встану.
Она отвернулась, поправила по привычке волосы. Митька натянул штаны, подошёл к трюмо, остановился. Из зеркала на него глядел обычный парень – среднего возраста, обычной внешности. Глаза немного прищурены – то ли от близорукости, то ли от желания спрятаться за приспущенными веками. Пригладил отрастающий ёжик на голове, тут же промелькнула мысль о том, что надо волосы отрастить подлиннее, как были у него тогда…
Тогда всё казалось простым и понятным. Весь мир таким казался. И то, что будет дальше, было тоже понятно. Он закончит школу, пойдёт учиться на шофёра и будет крутить баранку, как его отец.
Отца Митька знал только по материным скупым рассказам. Митьке было четыре года, когда отец умер. Простудился, перенёс на ногах эту простуду, но потом заболел воспалением лёгких – и всё. Почему-то не смогли спасти его врачи в районной больнице.
– Безотцовщина… – в зале суда Митьку задело тогда это слово. Адвокат это слово произнесла. Хотела, видно, немного жалости выдавить у прокурора. Мол, рос мальчишка без нужного отцовского воспитания, вот и сбился с пути. Он обиделся тогда на адвоката, хоть и защищала она его. Хорошая тётка, в общем, но он обиделся. Какая разница, рос он с отцом или без? Вон у других отцы какие – пример брать не с кого…