Имена мертвых
Шрифт:
В 753 метрах, на пятом этаже доходного дома, некий патлатый хиппи с бородкой а la Иисус Христос раскрывает большой ящик-этюдник — там нет ни кистей, ни красок, только металлические детали и приклад. Соединив их в устрашающее целое, он напоследок вставляет магазин и переводит затвор.
Отворяет окно. Свежесть и звонкие звуки весны врываются в пустую комнату.
Очки на лоб, чтоб не мешали. Бинокль.
«Сьер Лиардон, мы столько лет не виделись! Позвольте вам послать воздушный поцелуй…»
Полиция, вздернутая вчерашним убийством, срывается с насиженных стульев, набивается в автомобили, несется с криками
Сеансы телескопии выжимают Герца, как марафонский бег. Запавшие глаза, высохший рот, мертвенный оттенок кожи. Но он вновь погружается в забытье и посылает себя, невесомого, по астральному каналу на юг. Кто следующий?
Вторник, 4 мая.
Сигьер IV дан Андерхольм, герцог Вендельский, председатель Пенсионного и Страхового фондов, видный меценат и благотворитель. Тревоги, терзавшие аристократа высшего ранга последние двое суток, покинули его в тот миг, когда он получил проникающие огнестрельные ранения головы и грудной клетки. Две бригады хирургов пытаются спасти его, но на втором часу операции у Сигьера IV развивается злокачественный отек мозга, и дряблая багрово-серая ткань начинает выбухать в трепанационные отверстия.
«Где этот каббалист?! где Герц Вааль?!»
Верные слуги членов Клуба Бессмертных проникают в его дом, справляются в Университете.
«Сьер Вааль взял отпуск и уехал. В Данию».
Самолетом в Данию. След обрывается во Фредериксхавне, откуда рослый рыжий мужчина («Разве он не датчанин? у него типичный выговор ютландца… как его звали? Якоб Брике») на яхте «Эгир» отплыл в круиз к Фарерским островам.
Среда, 5 мая.
Селестен Дюкран, глава правления концерна «Пентакс». На повороте с Кюссетер на улицу Рождества, у Озерного парка, где его автомобиль выжидает, пока горит красный свет, кто-то из парковой. куртины делает три выстрела — и неясный силуэт исчезает за листвой. На этот раз — маузер. Наповал.
Яхта «Эгир» прибывает в порт Леруик на Шетландских островах. Ее встречают люди Клуба. Да, Якоб Брике на борту. Но он не рыжий и ростом не более 168 сантиметров.
Попытка поговорить с Бриксом плотней кончается ничем. Здесь территория Соединенного Королевства, а яхта — датская территория. Матросы обещают переломать гостям руки и челюсти, если они сделают еще одну попытку. В конце концов, в Леруике есть полиция. А у капитана — два магазинных дробовика.
Четверг, 6 мая.
Беренгет Ван дер Мерве, владелец компании «Онторин Менгер». Ему уже ясно, КТО методично устраняет членов Клуба. Четверо мертвы. Дьенн наводнен полицией, на вокзалах и улицах патрули, идет проверка документов. Прокуpop Оверхаге подключил все свои знакомства в столице, организует личную полицейскую охрану уважаемых людей. Но Беренгет решает бежать.
Очень ранним утром его лимузин выезжает из ворот особняка.
Молодой человек в шляпе и светлом долгополом пальто выходит из-за газетного киоска, в 172 метрах от ворот, и поднимает маузер на уровень глаз.
Лимузин оседает на переднее колесо. Беренгет в ужасе выскакивает, бежит — но пули проворней. Они догоняют его и впиваются — одна в затылок, другая между лопаткой и позвоночником.
Стрелок садится на мотороллер и покидает позицию.
Пятница, 7
Леон Оверхаге, генеральный королевский прокурор, верховный советник юстиции, доктор права и Кай дан Маритэн, президент концерна «Маритэн Верлиг». Возбужденно, но негромко переговариваясь, они спускаются по ступеням дворца юстиции.
«Я кое-что выяснил, Кай. В годы оккупации он состоял в ОВС, проводил акции возмездия…»
«Ублюдок!»
Стрелок — на крыше почтамта, над рычащей сотнями моторов Почтовой улицей.
Прокурор спотыкается и падает на спину. Барон дан Маритэн успевает выкрикнуть: «Господи, нет!» — и пуля пробивает ему висок.
Суббота, 8 мая.
Фабиан Элдер, директор Европейского Совета химической промышленности, считает, что он-то в полной безопасности. Он укрылся в своем загородном особняке. Подъезды к поместью контролируются. Проверяют всех уже третьи сутки. Почтальон; экспедитор супермаркета; развозчик продуктов; студент-ботаник, собирающий гербарий для курсовой работы; молочник; шофер, свернувший не на ту дорогу… Первый день без убийств в кровавой череде? Ближе к закату сьер Элдер осмеливается выйти в сад — тенистый, сладко цветущий. Стены давят, не дают покоя — клаустрофобия.
В 875 метрах — путепровод над кольцевой трассой. Кто-то замер в служебном решетчатом проходе — большей частью закрытом рекламными щитами — под фермой автомобильного моста. Видимо, техническая проверка.
«Хлоп! хлоп!» — кажется, камера лопнула? на скорости не станешь озираться. Машины одна за другой проносятся под мостовым пролетом.
Подняться на мост по железной лестнице. Автобусы идут точно по расписанию — через шесть минут молодой человек с чемоданом направляется к Дьенну.
Вечером его навещают в квартире. Гербарий, сорняки в кислотном эксикаторе. «Да, выходил сегодня. Был на занятиях (проверено), был в магазине („Да, я знаю этого парня“), потом был дома („Мы живем вместе уже год“)». Освобожден от службы в армии по некоей психопатии. Родом из колоний. Сирота. Студент. И его любовница, портниха. Явное не то.
Клуб Бессмертных закрыт.
Прогулка по Старому Городу успокоила Марсель и упорядочила растревоженные мысли. Теснины узких, извилистых улочек мешали развернуться пылкому воображению. Сердцевина Дьенна, каменный остров в ободе крепостных стен, то охристо-бурый, то изжелта-серый с золотистыми солнечными рефлексами, то пепельно-седой, со спящим бронзовым рыцарем над чашей фонтана и темным, словно пригоревший сахар, фасадом ратуши — Старый Город дышал неглубоко и медленно, рассчитывая простоять еще два-три десятка столетий. Он навевал покой, неторопливые раздумья и созерцательное настроение.
Марсель быстро привыкла к светлому ореолу над замком, перестала без конца вглядываться, будто он вот-вот погаснет. Непрямым путем, в обход, приближалась она к собору Св. Петра, и чем меньше оставалось до его арочного портала, тем больше в ее чувствах властвовала осень — листопад, первые заморозки и печаль о лете.
«Прочь! уныние — смертный грех!.. Могу ли я исповедаться? А можно ли рассказать священнику о… Он подумает, что я свихнулась. Я не сердита на отца? Нельзя давать волю гневу. Он испугался меня, он не виноват. Я хочу, ХОЧУ побыть в храме…»