Имена мертвых
Шрифт:
— Я случайно отыскал вас по документам и решил, что моя обязанность — сообщить вам правду. Может, мы побеседуем в более удобном месте?
«Так вот змеи проникают в дом, пренебрегая неприкосновенностью жилища, — Аник, изображая замешательство, решал, пригласить ли старого врага на чашку кофе. — Не-ет, такой случай упускать нельзя!»
— Это так неожиданно… так необычно! Я, право, смущен, но… Вы действительно знаете о моем настоящем отце? Я… Давайте зайдем ко мне. Как-то неловко говорить об этом
Пробравшись в особняк без ордера, Веге опытным глазом изучал интерьер, стараясь не упускать никаких деталей. Обставлено со вкусом, мебель не дешевая. Потолок и стены отделаны в светлых, жизнерадостных тонах, с красивыми узорами. Пол паркетный, украшения — неброско, но изящно — эстампы в багетных рамках и всевозможные дипломы с вензелями, подписями и печатями. Повсюду живые цветы — их больше, чем обычно.
— Кофе?
— Да, буду весьма признателен.
— Присаживайтесь, я сейчас.
Надев очки, Веге пригляделся к фотографии цвета сепии — юная дамочка в открытом светлом платье и белых перчатках до локтей, молодой мужчина в чинном темном костюме с «бабочкой», усы блестят, словно нагуталинены. Надо полагать, это сьер и сьорэ Дешан перед отъездом в заокеанский Гоккалин.
— Прошу вас, комиссар. Я слушаю.
— Нас с вашим отцом, Аник, — Веге помешивал кофе ложечкой, чтобы скорей остыл, — свела судьба…
— Вы были сослуживцами? то есть — он работал в полиции?
— О нет. Отнюдь. Скорей наоборот.
— Извините, что я перебиваю, но поймите меня правильно — я не знал родителей, я их совсем не помню и всегда считал, что… — Глаза цветовода остановились на том желтовато-коричневом фото. — Я воспитывался в католическом приюте.
— Надеюсь, и вы простите мне некоторую вольность в обхождении, — сказал комиссар, сочувственно покивав. — Вы так молодо выглядите!..
— Это цветы. Благодаря цветам, — улыбнулся Аник с грустью. — Я делаю маски из лепестков роз. Так продолжайте!
— А знаете, как называли вашего отца? Красавец! Впрочем, что касается достоинств, он был ничем не хуже Теофиля — настоящий удалец. Кстати, чем занимался сьер Дешан-старший?
— Он был чиновником в колониальном департаменте строительства.
— Что ж… Отца вашего звали Аник Бакар.
— Из французских гугенотов?
— Он говорил — из арабских пиратов. Якобы был такой Абу Бакар, попавший в плен и принявший крещение. Не удивлюсь, если все так и было. Наследственность…
Выдержав паузу, Веге отпил кофе.
— Он был гангстером, Аник. На процессе в пятьдесят первом году ему инкриминировали девятнадцать убийств. И приговор… понимаете?
— Я понял, — мрачно промолвил цветовод, прервав нависшее после слов Веге молчание. — Вы раскопали это в архивах и явились меня шантажировать. Разумеется, вам известно, что я неплохо зарабатываю и…
— Нет, Аник, ничего подобного!
— Не надо изворачиваться, я не мальчик! — все сильнее кипятился цветовод. — Вымогаете — так вымогайте! Сколько вам нужно
Оставив чашку, он от полноты чувств встал и заходил по гостиной.
— Послушайте, это просто свинство! Вам известно, что я сирота, что пробивался своими силами, что… вот! взгляните! — сорвав со стены застекленный диплом, он почти силой вложил его в руки Веге. — И после этого вы меня хотите… смешать с грязью!
— Аник, успокойтесь, — увещевал Веге, не зная, куда положить диплом, — у меня и в мыслях не было разглашать! Вы не в ответе за деяния отца; все останется между нами.
— Девятнадцать убийств! — причитал Аник. — Да стоит лишь назвать это число… А… а где гарантии, что это правда?! ваше удостоверение — не доказательство! Я сейчас же звоню моему адвокату, — Аник решительно направился к телефону. — А затем — в прокуратуру! Вы думали — безродный одиночка за себя постоять не сможет?! Незаконное проникновение в жилище, шантаж, диффамация и клевета. И это делает полицейский! да чем вы лучше гангстера?!..
Веге не испугался угроз, но совсем не хотел дожидаться, пока Дешан осуществит их. В самом деле, пришлось бы объяснять — ему-то, в его возрасте и чине! — под каким предлогом он вошел в дом и насколько обоснованы его предположения насчет родства сьера Дешана с Аником Бакаром.
— Аник, погодите. Вы ошибаетесь. Я никоим образом не намерен вмешиваться в вашу частную жизнь. Если я говорю вам об отце — то исполняя свой долг. Я рад, что вы стали достойным человеком, несмотря на все препятствия. Вам не стоит передавать третьим лицам то, что знаем лишь мы с вами…
Уже набрав номер и приложив трубку' к уху, Аник замешкался, выслушивая гудки, и прижал контакты пальцами.
— Вам нечего стыдиться, — твердил Веге, видя, что порыв угас. — Вы живете честно, у вас успехи… Вы намного превзошли отца!
«Да уж!» — согласился Аник про себя.
— Вы избрали мирное, доброе ремесло, — убаюкивал Веге тревогу цветовода. — У меня нет столько наград, сколько у вас… Скажите, как вы стали заниматься цветами?
— Научился у святых отцов, — вздохнул Аник, положив трубку. — При миссии в Суранге был чудесный сад… Я не могу поверить вам, комиссар.
— Посмотрите сюда, — пристроив-таки диплом на край столика, Веге достал небольшую папку и, вынув оттуда, протянул Анику его собственную фотографию в фас и в профиль. Большеглазый невинный Аник на ней был снабжен номером 4-7114 и регистрационным штемпелем внизу — «Министерство полиции и тюрем. Управление по Юго-Западной провинции. Тюремное учреждение Граудин. П/следств. БАКАР, АНИК. 20.03.1951 г.».
Цветовод, не веря своим глазам, вглядывался в фото, а Веге извлекал на свет новые свидетельства — копии архивных материалов, сделанные им для своих «Записок…»