Именем Ея Величества
Шрифт:
Статс-дама разбужена среди ночи — снова нескончаемо вызывают минувшее, вопрошают грядущее. Оно непроницаемо. Аудиенции редки. Екатерина почти не выходит из спальни — дворец внушает боязнь: многолюдство, топот, угрожающий гул голосов…
— Дочери забыли меня. Анна сердится. Я знаю, герцог ей не по душе, но что я могу? Нужно, Эльза, нужно… Петер настаивал… А что плохого в этом мальчике? Эльза!
Елизавета забегает чаще. Сперва поцелуи, потом ссора. Петер видел её королевой Франции, а как ведёт себя? Как одета? Лиф распущен, грудь наружу. Правда ли, что завела амуры с денщиком? Призналась, распутница…
— Позор, Эльза! Уважала бы хоть память родителя… Услышат в Париже…
Денщики царя бездельничают. Гоняются по коридорам за юбками — Эльза видела, рассказывает. Надо избавиться от дармоедов, набрать свой штат, приличный женщине. А шуты, эти кривляющиеся уроды вовсе невыносимы. Петер уставал от них. Подлинное варварство! Что за приятность находят в них русские? Европейские дворы предпочитают иные развлечения.
Будет больше музыки. В доме Глюка она звучала каждый день. Пастор сочинял гимны, записывал латышские дойны, Марта переводила ему слова. Ноты Глюка здесь, в спальне, на фисгармонии. Эльза не вытерпела.
О Боже, дай испить скорей Из чаши мудрости твоей!Подпевали обе. Стена тонкая, кого-то возмутило. Потом Александр попенял — смущаете православных. Траур ведь… Божественное, но не наше.
— За мной следят, Эльза. Кому можно верить?
— А фюрст Александр? Ему можно.
— Он хитрый. Всё же мы нужны друг другу. Политика, Эльза. Пока нужны…
Для прочих вельмож аудиенции редки. Пардон, её величество нездорова, занята в безутешном горе… Голицын — лицемерный враг, Ягужинский предан как будто, но без меры привержен Бахусу, болтлив, язык без костей.
Советы Александра полезны. Когда во дворец хлынула толпа к гробу царя, Екатерина намеревалась показаться народу в трауре и в слезах. Князь воспротивился — опасно, всякие твари есть, оскорбить могут особу монаршую, а то похуже что учинить. Дивьер подтвердил — рискованно, полиция то и дело вяжет и тащит в застенок негодяев, изрыгающих хулу на императрицу.
Надо похвалить зятя:
— Что горку приспособил, спасибо! Молодец, башка варит!
Дал скорбящим ход прямо с набережной в окно печальной залы, по катальной горке. Нельзя же пускать по парадной лестнице.
Помост еженощно чинят, санная потеха так не расшатает его, как марш множества ног. Стук топоров, молотков доносится в спальню, рвёт тонкую вуаль дремоты, и нападают кошмары — Екатерина сама в гробу, крышку заколачивают. Царица кричит, очнувшись, подбегает верная Лизхен, обнимает, баюкает…
Уже не уснуть…
Утром опять нашествие… Лишь неясный гул оттуда. Царица прислушивается — вдруг среди черни объявится вожак, оборванный дикий пророк. Русские почитают таких. Свирепый бунт, толпа по кирпичику разнесёт дворец.
— Что я им сделала? Они должны понять. Творец взял царя к себе и дал им меня.
Императрица… Всея Великия и Малыя и Белыя Руси… Надо привыкнуть… Суждено править этим народом. Она унимала дрожь в руке, выводя первые подписи. Указ о выдаче жалованья гвардии — задним числом, Александр выдал заранее. Производство Бутурлина в генералы. Теперь предмет, вызывающий несогласия, — подушная подать [30] .
Из века заведено — новое царствование дарует льготы, дабы сердца подданных воспылали признательностью. Война с Швецией, длившаяся двадцать один год, разорила деревню, а затем настигли неурожаи.
30
Пётр I заменил в 1722 г. подворную подать подушной, но она стала ещё более обременительной для крестьян и посадских.
Генерал-прокурору Ягужинскому из Орла доносили:
«Крестьяне пришли в совершенную скудость, дня по два и по три не едят, ходят по миру и питаются травою и ореховыми шишками, мешая с мякинами».
Рапорт из Углича гласил:
«Не токмо у средних, но у лутчих многих крестьян на семяна ярового хлеба ничего нети, осеменить тяглых своих жеребьев нечем, а у которых как скотинишко, так и хлеб был, и то всё распродали, а деньги роздали во всякие подати, и ныне не токмо засеять землю, но и питаютца многие травою и от того много крестьян помирают гладом».
Павел Иваныч читал с содроганьем. Жеребья и земли, зарастающие лебедой, брошенные, прохудившиеся избы, несчастные люди, кинувшиеся в бега… Кто посильнее, тот пробивается на Дон, где непаханые степи, где нет помещиков. Отчаяние толкает к буйству. Пишут из провинций — воровские люди, собравшись шайками, грабят проезжих, жгут дворянские усадьбы.
Покойный государь велел беречь земледельца [31] . В крайности раздавать господский хлеб, чтобы спасти от голодной смерти, скосившей, например, в Пошехонье пять с половиной тысяч сельских жителей. Но местные власти о народе радеют мало, охотнее утесняют сирого мужика. Подати выколачивают, невзирая ни на что, беглых разыскивают, лупят кнутом — закон на этот счёт строгий. Однако деревни пустеют.
31
Пётр I подготовил наказ «О бережении земледельцев», рассматривая крестьян прежде всего как главных налогоплательщиков, способных содержать государство и рекрутов.
Сколько подушных недодано? Счета в канцеляриях по неумелости или нарочно запутаны. Лишь приблизительно удаётся суммировать — не меньше миллиона.
Семьдесят четыре копейки в год обязана платить каждая душа, учтённая в переписи населения [32] , — младенческая, стариковская. Антихристом мечены все, — вопят кликуши, — его богопротивные незримые печати на лбу! Грех переписывать людей… Суть в том, — рассуждает генерал-прокурор, — что непосильна эта жертва, семьдесят четыре копейки, хотя одна пуговица на парадном кафтане сановника стоит дороже.
32
Пётр I в 1718 г. предпринял всеобщую перепись населения, которая продолжалась много лет.
Несколько раз переиначивал Ягужинский проект благодетельного указа. Скостить двадцать копеек? Подсчитал — нет, урон для тощей казны. Десять? Меншиков заспорит. Президент Военной коллегии, а главное, фаворит её величества.
Она без него не решает.
— Вызову обоих, — сказала царица Эльзе. — Подерутся при мне, петухи. Ничего, разниму.
Взор Петра случайно пал на молодого приказного и задержался на нём. Юноша был пригож, в отличие от соседей по длинному столу чернилами не измазался. Смотрел на царя смело — ничего рабского, манеры непринуждённые. Переводит с польского, но может и с немецкого.