Именем народа Д.В.Р.
Шрифт:
Обстоятельства побега лежали, как на ладони.
Утром на месте не оказалось и охранявшего предвариловку милиционера Дугарова. Уболтал ли его задержанный, запугал ли — чего теперь гадать. Факт, что ни того, ни другого нет. Испарились. Случившееся серьезно встревожило начальника милиции, он дал задание досконально проверить все те скудные сведения, которые имелись о «Пугачеве» со слов Туезовых, выяснить, что известно о Дугарове.
Неделю спустя показания потерпевших подтвердились: драку в вагоне «ученика» учинил никакой не Пугачев. Рабочего с такой фамилией на лесоучастках Татауровской лесной дачи в деревне Дровяной и в других поселках не числилось.
А вот некий Костя, как назвал сбежавшего драчуна младший Туезов, обнаружился. И был этот Костя действительно знаком с Георгием Бурдинским, недавно из Маккавеево переехавшим в Читу.
Бурдинский же оказался членом Народного собрания Республики, как говорили в обиходе, Нарсоба, имел славное партизанское прошлое. По описанию внешнего облика, признал в «закоперщике» Константина Ленкова. Не отрицал, что в дореволюционные времена пару раз обернулся вместе с Ленковым за спиртишком на китайскую сторону. Подтвердил и насчет партизанского стажа Ленкова, но больше ничего сообщить не смог, заявив, что уже давно Костю этого не встречал, не знает, чем тот занимается.
Фоменко лично беседовал с депутатом Бурдинским — политическое положение последнего, так сказать, обязывало определенный пиетет проявить. Двойственное впечатление осталось у Дмитрия Ивановича после этой беседы. Не мог избавиться от ощущения, что Бурдинский что-то скрывает, неискренен. Но эмоции и догадки к делу не подошьешь. И оснований не верить нет. Вполне возможно, что и на самом деле разошлись пути-дорожки бывших компаньонов-спиртовозов. Нынешнее социальное положение того и другого заметно разнится. Один — в государственных деятелях, а другой…
Дмитрий Иванович был уверен, что бежавший из предвариловки неизвестный, скорее всего, Ленков и есть. И ходит этот тип по преступной дорожке. Иначе нет никакого смысла придумывать себе новое имя при задержании, как и устраивать драку — а теперь Фоменко не сомневался, что причиной драки было опознание Ленкова Туезовым-младшим. Наконец, бежать из-под стражи. За потасовкой в вагоне стояло нечто более серьезное.
Интуиция и логика рассуждений не обманули Фоменко.
Несколько дней спустя из областной милиции сообщили, что по информации начальника 2-го, Улетовского, участка Читинской уездной милиции Блюмберга, новокукинский крестьянин Ленков Константин разыскивается по подозрению в совершении убийства и ограбления двух старателей-китайцев. Но скрылся от милиции. А по всему — птица еще та. Особенно поразительно и неправдоподобно звучал эпизод с одарением Ленковым односельчан мукой и мануфактурою.
«Выходит, не уголовник стопроцентный, а с политическим душком?» — обеспокоенно поразмыслил Фоменко и, не полагаясь на коллег из областной милиции, связался с Госполитохраной, в ведение которой входили все так называемые политические дела: контрреволюционные проявления и охрана государственной безопасности.
А там отмахнулись. Дескать, нет никаких сведений о наличии в Чите организаций анархического толка. Есть отдельные одиозные личности типа вечно пьяных бывших матросиков, но и те в тираж вышли. Анархические идеи средь забайкальского люда чего-то не приживались.
— Скажу я тебе, дорогой товарищ Фоменко, что опасения твои насчет политических запашков с анархическим ароматом совершенно беспочвенны, — замысловато, но уверенно заявил главе железнодорожной милиции заместитель начальника ГУ ГПО — главка Госполитохраны. — Видали мы уже подобную публику. Чистая уголовщина, а под политических рядится. Для бандитской солидности. Мол, не корысти замшелой ради грабим и разбойничаем, а идейные мы, нам буржуйское устройство Дэвээрии не по нутру! Удобная позиция, скажу я тебе! Алчет шушера уголовная поживы, но лозунгом прикрывается. Баламутят людей, тумана в головы напускают, а в тумане, сам понимаешь, — как в мутной водичке, — ловись, рыбка, большая и маленькая! Спору нет, не сахарная ноне житуха, особенно на селе, да и в городе население не роскошествует. Но и старые буржуйчики при наших порядках повсплывали, да и новые прорезались, на людских бедах куш наварив. Вот и представь: идет простой горожанин мимо «Даурского подворья» или другой ресторации и чего он лицезреет? А лицезреет он пир во время чумы! — ударил в сердцах кулаком по столу госполитохрановский начальник. — Что при батюшке-царе, что при атамане было и процветало! Те же рожи — жрут-пьют и не подавятся! Какое отношение к власти вырабатывается?
Говоривший задавал вопросы и тут же сам отвечал на них.
— А скажу тебе, дорогой Дмитрий Иванович, что отношение тревожное, с какой стороны не глянь. Средь населения, обнищавшего и полуголодного, больших симпатий нонешние порядки не вызывают, особенно, доложу тебе как товарищу по партии и по службе, среди партизан вчерашних, неохотно с оружием расстающихся, — попрятали ружьишки и винторезы многие! А это — сам понимаешь! — многозначительно цыкнул зубом замнач ГУ ГПО. — А с другой стороны, текущий момент таков, что жирующая прослойка обывателей прямо-таки убеждена, что мы с тобой, как и все остальные государственные люди, — навроде прислуги ихней. Охраняй, де, ихнее добро и сытую житуху! И охраняем! Охраняем!!
«Так и есть, — горько подумалось Фоменко. — Странная штука жизнь. Бились, не жался крови и жизней за свободу, за идеалы демократических преобразований, за равноправие, а пока… Бары и холопы так и остались. Сидим за дэвээровским забором, с завистью поглядывая на остальную Россию. Вроде бы и завидовать там нечему — голод и разор почище нашего, но хоть в самом деле рож этих лоснящихся нету. А может, и есть, да из-за забора не видно?..»
— …Вот я тебе и говорю, что на всей этой волне недовольства существующими порядками, — с жаром продолжал собеседник Дмитрия Ивановича, который со своими невеселыми размышлениями нить разговора чуть было не выпустил, — во всей этой мутной воде, под громкий политический лозунг, как под знамя, можно целую армию построить! И любое насилье оправдать. Грабь, убивай, воруй, наживайся! Открыто и нагло. А как приспичит — кричи, что идейный. Это же совершенно другой окрас! Это же не уголовщина, а политборьба. Не так ли, Дмитрий Иванович? При нашей дэвээровский демократии в депутаты Нарсоба избирать, а не в каталажку урку засовывать!
Впоследствии Дмитрий Иванович Фоменко припомнит эту гневную тираду госполитохрановского начальника. И укорит себя за то, что не придал ей большого значения. Поднадоели уже к тому времени митинговые словеса, а зернышко-то в словах собеседника было. Было зернышко! Проглядел. А ведь еще тогда нарсобовский депутат Бурдинский мутным показался. Сразу стоило покопаться в его занятиях помимо депутатских обязанностей. Может, и не разбежались у старых контрабандных приятелей пути-дорожки-то…
Хотя строить догадки тогда никак у Дмитрия Ивановича не получилось: круговерть текущих, каждодневных забот, новых и новых происшествий и преступлений захлестывала девятым валом. Вот и по бегству из-под стражи мнимого Пугачева — вопрос на вопросе.
Обстоятельства побега действительно ничего сверхъестественного не содержали. И попался тогда действительно Ленков. Убийца китайцев с приисков. И золотого песку Дугарову наобещал отсыпать. Уговорил. Не только выпустить его из-под замка, но и лихим делом вместе заняться.
Но история с вагонной дракой — эпизод знаковый. Это была единственная встреча — лицом к лицу — Ленкова и Фоменко. Один еще не стал главарем самой зловещей читинской банды, другой еще не возглавил борьбу с этим злом. Самые драматические и трагические страницы этой бескомпромиссной схватки были еще впереди.