Именем народа Д.В.Р.
Шрифт:
Проводник шумно перевел дыхание и продолжил:
— А в вагоне, гражданин начальник, народу — не протолкнуться. Бабы визжат! Ребятня орет! А этот, главный закоперщик, — проводник снова ткнул пальцем в хозяина брезентового мешка, — так разошелся, что я уж думал — совсем молодого-то прибьет. И главное-то — никак не могу сквозь народ и вещи к драке-то пробиться! Но пролез! Так еле унял! Бык-то вон какой! — Проводник оглядел «закоперщика» с головы до ног, словно видел впервые, повернув лицо к Фоменко, снисходительно добавил: — Ну, мы тоже, слава богу, не изболемши, хе-хе-хе…
— Так… Понятно. Ну что теперь вы скажете? Сперва назовитесь, кто такой, откуда? — обратился Фоменко к «закоперщику».
— Рабочий я… А фамилия моя… это… Пугачев! Иван Пугачев, из Дровяной, — пробурчал тот в ответ. — На Татауровской лесной даче работаю. Да они сами напросились!..
— Вы хотите сказать, что ссору затеяли не вы? — уточнил Фоменко.
— Конешно! Во, гаврики сидят, они все и закрутили! А кто же!..
— Каво он врет! Ага, мы! — закричал один из избитых.
— Стоп, машина! — остановил его Фоменко. — И ваша очередь подойдет для снятия показаний. А пока прошу помолчать.
И снова обратился к опрашиваемому:
— Скажите, Пугачев, а что же за повод у них был для ссоры с вами?
— Не знаю, может, ограбить хотели!
— Ты чо, паря, сдурел?! Малохольный какой-то! — загудели избитые. — Каво несешь-то?! Ограбить хотели! От бессовестный!..
— Тихо! — прикрикнул Фоменко. — Теперь вас послушаем!
Он обратился к старшему из потерпевших.
— Назовите свои имя, фамилию, место проживания.
— Значится, Туезовы мы, с Татаурово Улетовской волости. Я — Туезов Тихон Иванов сын, а со мной — мой племяш. Он тоже Туезов. Пашкой зовут. Брата моего младшего Степана старшой сын, — обстоятельно начал старший. — А поехали мы с племяшом в Читу на базар, потому как мне сосед сказал, что видел там справные хомуты и недорогую сбрую, на Старом базаре…
— Товарищ начальник, это что, тоже все фиксфи… записывать? — взмолился Демчин.
— Пиши все! — строго сказал Богодухов и уставился на Фоменко, ожидая одобрения.
— Записывай, Федор, все подробности, хуже не будет, — кивнул Дмитрий Иванович. По собственному опыту знал, что куцый протокол любое дело может развалить, а лишние сведения отшелушить всегда можно. Повернулся к опрашиваемому:
— Извините, что прервали. Продолжайте.
Мужичок приосанился, видя такое уважительное отношение, и заговорил увереннее:
— Энтот тип к нам опосля Куки подсел, сам разговор и завязал. Про житье-бытье. Все расспрашивал, куды едем. Ну, я и сказал, что в Читу, на базар, за хомутами. А энтот разбойник, значит-ца, нам и подтверждает: мол, де, на базаре хомуты в разну цену, но самые справные недешевы. Дескать, а деньжат-то у вас, у нас, стало быть, хватит, спрашиват…
— Это он выпытывал, штоб самому нас и грабить! — выкрикнул младший Туезов, швыркая разбитым носом. И тут же сморщился, трогая языком кровоточащую губу, — защипало.
— Погоди, тебе тоже слово дадим, — сказал Фоменко. — А вы, Тихон Иванович, продолжайте. Как дальше было?
— А дальше было так. Мой племяш, — Туезов-старший повел рукой в сторону племянника, — он, значит-ца, одно время проживал в Маккавеево. Там моя сестра живет старшая, так вот, Пашка-то ей по хозяйству помогал, покуда она прихварывала. Живет Степанида-то без мужа, семеновцы замучили…
Туезов замолчал. Потянулся перекреститься, но, опасливо глянув на милиционеров, решил воздержаться.
— А я, между прочим, семеновское войско чехвостил в хвост и в гриву, в партизанах разведкой командовал! — громко заявил «закоперщик».
— Что ж, похвально, — сказал Фоменко. — Однако продолжайте, Туезов.
— Ну, значит-ца, я и говорю, что племяш мой ранешне в Маккавеево жил. Вот он, значит-ца, энтого, как правильно, ить, тута было подмечено, субчика-то и спрашиват, дескать, не бывал ли он, а можить, живет в Маккавеево?
— Скажите, молодой человек, — Фоменко повернулся к Туезову-младшему, — а почему вы задали вашему попутчику такой вопрос?
— А потому что я его там видел! А он отпиратца начал и вдарил мне по морде со всего маха! — Младший Туезов, продолжая шмыгать разбитым носом, осторожно потрогал наливающийся под глазом синяк.
— Понятно, — кивнул Фоменко. — Что дальше было, Степан Иванович?
— А чо было? Племяш, значит-ца, свонного спросил, а тот — в отказ и озлился. А тебе бы, Пашка, замолчать, — бросил племяннику в сердцах старший Туезов, — и не доводить дело до греха! Так куды с добром! Давай все выпытывать! Де, как же, ведь я ж тебя видал в Маккавеево и не единожды. А энтот сразу насупился… О, как щас! — показал пальцем на владельца котомки Степан Туезов. — Ну а племяш-то, значит-ца, вопрос продолжат. Мол, да точно, с Егорием Бурдинским тебя видал, так как лица хорошо запоминаю…
— У меня на людей память отменна! — снова выкрикнул младший Туезов. — А энтот субчик от маккавеевского знакомства — я знаю почему! — отпиратца начал! Да и так на всю округу известно, что вы с маккавеевским Бурдинским спиртом маньчжурским промышляли! Оне, гражданин милицейский начальник, года с шышнадцатого, как мне тетка сказывала, спиртишком приторговывали. Про энтого не скажу, а Егорий-то точно! Тетка брехать не станет… Но энтого с Егоршей в прошлом годе и нынешне, по весне, я в Маккавеево видал! Мелькала там его рожа!
— Это у тебя рожа! Мало я тебе ее начистил! — дернулся в ответ «закоперщик», но Богодухов и Бойцов тут же ухватили его за плечи.
— Спокойнее, Пугачев! — прикрикнул на него Фоменко.
— Во-во, так и в вагоне было! — затряс пальцем старший Туезов. — Пашка ево за спиртишко-то и не выспрашивал, а только про Маккавеево и знакомство с Бурдинским заикнулся. А энтот субчик в ответ шипит, мол, закрой, шмакодявка, пасть, а то зубы повыбиваю и рожу так начищу, что никто тебя не узнат и сам свою харю по новой будешь запоминать… И вдарил племяша по морде! Я заступиться, так он и на меня! Зуб, поганец, выбил! — заплакал старший Туезов.