Иметь королеву
Шрифт:
— Свежее решение Ларисы Саготиной.
Потом оторвала каблук, топнув ногой, сломала второй и выдала:
— Тебя что, использовали?
Владимир думал недолго. Именно — использовали. Подтерлись.
— Видишь те окна, — сказал он, ткнув пальцем в дом. — Там моя жена трахается. Не со мной, естественно. Я бы даже озвучил, да вот приемник сломался.
— Бить будешь? — деловито осведомилась женщина.
— Нет. Разведусь.
— А сам-то ты девственник, что ли? Не изменял никогда?
— Мне не положено, — зло усмехнулся Владимир. — Неумеха, не добытчик, не деловой — да еще и гуляка! Перебор!
— У вас, значит, любовь как в поговорке — ты целуешь, а она щеку подставляет.
— В общем, так.
— Теперь не переучишь.
— Наплевать, на мой век баб хватит.
Он говорил зло, отрывисто, нарочно грубо, стараясь обидеть эту прицепившуюся к нему особу.
— Баб хватит, — сказала Лариса, — пожевал и выплюнул. Женщину искать надо. Шерше ля фамм.
— Где? Может, подскажешь?
— Может, и подскажу.
Она села поудобнее, примостила ногу на ногу.
— Ты богатый? Хотя, стоп! Если бы у тебя водились деньги, то сейчас здесь сидел бы не ты, а мальчик с толстой шеей и маленькой головой. Ты бы потом выслушал запись, отдал распоряжение, ну и… Значит, баксов нэма. Тогда дамы высшего света и проститутки не для вас, сэр. И те, и другие любят денежки. Может, ты писатель? Актер, художник? Опять мимо? Ну что же, худосочные поклонницы богемной элиты — невелика потеря. Остаются врачи, учителя, воспитатели — трудовая интеллигенция. Обсудим?
Она посмотрела на Владимира, и он, не зная, то ли принять игру, то ли встать и уйти, пожал плечами.
— Обсудим.
— С врачами — боже упаси. Женщина, которая в порывах страсти, припадках нежности и проявлениях чувственности видит суть происходящих биологических процессов, конченная как любовница подсознательно. «Венозная кровь прилила — пещеристое тело заполнилось ею, увеличиваясь в объеме в полтора-два раза», — и это вместо того, чтобы просто и по-человечески сказать — встал. Учительницы, по моим наблюдениям и жизненному опыту, правильны до безумия. Пушкин, Гоголь, Муму — ах, ах! Ну, плюс-минус, конечно. Воспитательницы глупы и несамостоятельны, видят в каждом мужчине ребенка — это у них профессиональное, так что…
— Так что нет на белом свете настоящих женщин, — подытожил Владимир.
— Ну почему же, — улыбнулась Лариса, — а я?
Владимир невольно скользнул взглядом по ее лицу. Шутит?
— Волосы свои. Никаких «Клэрол». Губы, как в кино, сексапил номер пять.
Он отвел взгляд, но получилось — не в сторону, а вниз, на белеющую в вырезе грудь.
— Номер четыре. С половиной. Мало? Добавлю. При нынешнем техническом прогрессе…
— Будет тебе, — сказал Владимир, — и так тошно.
Она встала и смешно, на цыпочках, сделала несколько шагов.
— Ладно, остывай. А вот совет все же прими. Найди хорошую бабу, чтоб затрахивала до потери пульса. Сразу все образуется, и о разводе думать забудешь. Тебя как зовут?
— Владимир.
— Держи, Вовик.
Она вырвала из блокнота листок, нацарапала на нем номер телефона.
И ушла.
С Ольгой он все-таки развелся. Не потому, что слесарю — слесарево, а кесарю — кесарево, и ему, мужчине, все можно, а жена — не смей. У самого рыльце в пушку. Чуть-чуть. Две связи на стороне за восемнадцать лет не бог весть что. Мало безгрешных мужей. Но, изменив, а точнее, наскоро переспав с соблазнившей его особой, он долго потом мучился, винил себя во всех смертных грехах, и, стараясь как-то оправдаться и перед женой, и перед собственной совестью, засыпал Ольгу подарками.
В тот вечер он, уже успокоившись, дожидался жену и пытался понять ее. Как обычно, корил себя. Все прямо из «СПИД-инфо». Вопрос: жена встречается с другим. Как себя вести? Ответ: не рубите сплеча, не подавайте вида. Наденьте самое красивое платье… тьфу, костюм. Сводите в театр. Цветы, ночь любви, медовый месяц. Что-то новое. Слова, подарки, позы. Начните семейную жизнь сызнова. Возможно, вина в вас самом?
К восьми вечера виноватый во всем Владимир был «готов». Конечно, неправ он. Сейчас придет Оля, тихая, виновато прячущая глаза, а на кухне ее уже ждет ужин, цветы. Завтра сходят в театр, и все пойдет по-новому.
В десять часов вечера хлопнула входная дверь.
Владимир бросился в коридор. Оля, оглядывая себя в зеркале, поправляла прическу.
— Ну, что встал как столб. Разгрузи сумку. Пальто помоги снять. Учу тебя, учу, все без толку.
Внутри Владимира щелкнул переключатель «штиль — буря». Сдерживая себя, он помолчал, посчитал до десяти, погладил дернувшееся веко.
— Ты где была, Оля?
Стирая губную помаду, Ольга терпеливо, как ребенку, со вздохом пояснила:
— У мамы. Приходила Елена Андреевна. Посидели. Попили чаю с тортом. Хотела и тебе кусочек принести… да ты ведешь себя в последнее время плохо.
Внутри Владимира что-то взорвалось. Он шагнул к Ольге, и рука сама сделала то, чего он никогда не делал с самой дрянной женщиной. Пощечина получилась неловкой — наполовину в лоб, наполовину в ухо, но сильной. Ольга отлетела от зеркала, вата с помадой, нарисовав ей на щеке длинную красную полосу, полетела в глубь коридора.
— Ты… — сквозь туман видя испуганное лицо жены, прохрипел Владимир, — блядь…
Во время развода на вопрос судьи о причине распада семьи он, глядя в сторону ответил:
— Из-за куска торта.
Секретарь удивленно воззрилась на него, потом на судью:
— Что, так и записать?
— Запишите, что не сошлись характерами, — сказал Владимир.
На примирение он не согласился, да Ольга в горячке этого и не требовала. Они разменяли квартиру, и он стал жить в другом районе, тяжело привыкая к холостяцкой жизни.
Ольга появилась через два месяца, тихая, присмиревшая. Они поговорили, спокойно, по-человечески. Обещание перемениться не убедило Владимира возобновить отношения. Он почувствовал вкус свободы — не разгульной пьяной жизни, а свободы самостоятельно принимать решения, поступать так, как считает нужным он, а не кто-то другой. Неожиданно у него оказалось много денег, и он приобрел то, что в недалеком прошлом казалось ему несбыточной мечтой — персональный компьютер. Они несколько раз встречались с женой, но — черного кобеля не отмоешь добела. Натура жены быть всегда, везде и во всем впереди прорывалась как тщетно сдерживаемое деревянной перегородкой пламя. В конце концов они по-дружески чмокнули друг друга — взаимно! — в щеки и расстались друзьями навсегда.