Имею скафандр - готов путешествовать
Шрифт:
— Вот она, Кип.
— Где?
Она показала направление, и я заметил отблески на серебристом куполе.
Мэмми шевельнулась у меня на спине.
— Что это, дети?
— Станция Томба, Мэмми.
В ответ мы услышали музыкальное заверение в том, что мы хорошие дети и что она никогда не испытывала никаких сомнений в том, что мы справимся с делом. До станции оставалось, должно быть, миль десять. Трудно определить расстояние точно, не имея ориентиров — да еще этот странный горизонт. Я даже не мог понять, как велик ее купол.
— Что, Крошка, может, рискнем и воспользуемся радио?
Она обернулась и посмотрела
Мы были настолько одиноки в мире, насколько возможно.
— Давай попробуем.
— На каких частотах?
— На тех же, что и раньше. Космический диапазон. Я попробовал:
— Станция Томба, ответьте. Станция Томба, вы слышите меня?
Затем начала вызывать Крошка. Я искал ответ по всему диапазону частот своей рации. Абсолютно безуспешно.
Я переключился на антенну-рожок, ориентируя ее по блеску купола. Никакого ответа.
— Мы напрасно теряем время, Крошка. Пошли.
Она медленно отвернулась в сторону. Я физически почувствовал ее разочарование, сам я тоже дрожал от нетерпения. Догнав ее, я прислонил шлем к шлему.
— Не расстраивайся, Крошка! Не могут же они слушать весь день, ожидая нашего вызова. Теперь, когда мы видим станцию, мы уж точно дойдем.
— Я знаю, — ответила она хмуро. Начав спуск, мы потеряли станцию из вида — не только из-за запутанных поворотов, но и из-за того, что она ушла за горизонт. Я продолжал вызывать ее, потом потерял всякую надежду и выключил радио, чтобы спасти дыхание и аккумуляторы. Мы прошли уже вниз половину внешнего склона, как вдруг Крошка замедлила шаг, остановилась, села и замерла.
Я бросился к ней.
— Что с тобой?
— Кип, — еле проговорила она, — приведи, пожалуйста, кого-нибудь. А я подожду здесь. Я прошу тебя. Ты ведь знаешь теперь дорогу, а, Кип?
— Крошка! — сказал я резко. — Вставай, живо! Ты должна идти!
Я н-не м-м-огу! — Она начала плакать. — Я так хочу пить… и мои ноги… Она потеряла сознание.
— Крошка! — я тряс ее за плечо. — Ты не можешь, не смеешь сдаваться сейчас! Мэмми, да скажите же вы ей!
Ля, си, до, ре, ми, ре, до, соль.
Веки Крошки задрожали.
— Продолжайте, продолжайте, Мэмми! — я перевернул Крошку на спину и занялся делом. Удушье охватывает человека быстрее быстрого. Мне не требовалось смотреть на индикатор цвета крови, чтобы знать, что он показывает «Опасность», все было ясно по манометру ее баллонов. Баллоны с кислородом были пусты, резервуар со смесью кислорода и гелия почти пуст. Я закрыл ее выхлопные клапаны и впустил ей в скафандр все, что оставалось в резервуаре со смесью. Когда скафандр стал раздуваться, я перекрыл поток воздуха и чуть-чуть приоткрыл один из выхлопных клапанов. И только после этого я закрыл стопорные клапаны и снял пустой баллон. И здесь на моем пути стала нелепая до идиотизма преграда.
Крошка слишком хорошо навьючила меня; я не мог дотянуться до узла. Я нащупал его левой рукой, но не мог достать его правой; мешал баллон на груди, а одной рукой я распутать его не мог. Я заставил себя прекратить панику. «Нож! Ну, разумеется, мой нож!», старый скаутский нож с петлей на ручке, чтобы привешивать к поясу; на поясе он сейчас и висел. Но зажимы на поясе «Оскара» слишком велики для него, пришлось их сжимать. Я крутил его и крутил, пока
«Брось бегать по замкнутому кругу, Кип, — сказал я себе. — Ничего трудного здесь нет. Все, что ты должен сделать, — это открыть нож, и ты должен, потому что иначе Крошка задохнется».
Я оглянулся, ища подходящий обломок камня или что-нибудь, что сошло бы за ноготь. Потом проверил свой пояс.
Выручил меня геологический молоток. Зубец на его головке был достаточно остр, чтобы зацепить лезвие. Я перерезал веревку. Я все еще пребывал в тупике.
Мне было необходимо достать баллон за своей спиной. Когда я выбросил тот, пустой, и повесил себе на спину свежий баллон, я начал брать воздух из него и сэкономил почти половину заряда во втором баллоне. Я хотел сохранить его на крайний случай и разделить с Крошкой. И вот время пришло — у нее кончился воздух; у меня в одном баллоне тоже, но я все еще располагал половинным зарядом в другом, да еще одной восьмой заряда (или меньше) в баллоне с чистым кислородом, лучшее, на что я мог надеяться, уравнивая давление. Я хотел дать ей одну четвертую заряда кислородно-гелиевой смеси — она дольше продержится и будет иметь больший охлаждающий эффект.
«Типичный авантюризм странствующего рыцаря», — подумал я; и даже двух секунд не потратил на то, чтобы от этого замысла отказаться. Я же никак не мот снять баллон со спины.
Вероятно, это удалось бы мне, не переделай я лямки под свои нестандартные баллоны. Инструкция гласит: «Протяните руку за плечо, закройте стопорные клапаны баллона и шлема, отсоедините зажим». На моем мешке не было зажимов, я заменил их петлями. Но я и сейчас не думаю, что человек, одетый в термоскафандр, сумеет сунуть руку на плечо и толково ею действовать. Сдается мне, что инструкцию писал кабинетный работник. Возможно, ему доводилось видеть, как кто-то делал это в благоприятных условиях. Может, он и сам это делал, но тогда он должен быть каким-то чудом-юдом, у которого плечи вывернуты. И я готов прозакладывать полный баллон кислорода, что монтажники на космической станции № 2 помогали друг другу управляться с баллонами точно так же, как мы с Крошкой, либо заходили в шлюз и снимали скафандр.
Если только доживу, я все это изменю. Все, что нужно делать человеку в скафандре, должно быть предусмотрено так, чтобы ему не приходилось лезть за спину, — все клапаны, зажимы и прочее должны располагаться спереди. Мы же устроены не так, как Червелицый с его тремя глазами и руками, гнущимися как угодно. Мы можем работать, только глядя перед собой, а в космическом скафандре это справедливо втройне. И обязательно нужно, просто необходимо оконце под подбородком, чтобы видеть, что делаешь! Многие вещи прекрасно выглядят на бумаге, но не на практике!
Однако я вовсе не тратил времени на бесполезные стенания. У меня под руками была одна восьмая заряда кислорода, и я схватился за этот баллон.
Моя несчастная, неоднократно использованная лента представляла собой жалкое зрелище. С бинтом я и возиться не стал, дай бог, чтобы лента держала. Обращался я и с ней так осторожно, как будто она была из золота, постарался замотать ее потуже и оставил конец, чтобы перекрыть полностью выходной клапан, если скафандр Крошки начнет сдавать. Когда я кончил работать, пальцы у меня тряслись.