Имею скафандр - готов путешествовать
Шрифт:
— Мэмми, я не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой.
Положив мне на лоб свою маленькую теплую лапку, Мэмми склонилась надо мной, и я ничего не видел, кроме ее огромных глаз.
— Ты очень сильно пострадал, но сейчас выздоравливаешь. Не волнуйся.
Если Мэмми говорит «не волнуйся», то волноваться и не о чем. Тем более что делать стойку на руках у меня настроения не было. Мне вполне хватало, что я мог смотреть в ее глаза. В этих глазах можно было утонуть, можно было погрузиться в них и плавать, как в воде.
— Хорошо, Мэмми. — Тут я вспомнил кое-что еще. — Скажите, вы ведь замерзли?
— Да.
— Но ведь вода, замерзая, разрывает живые клетки. Во всяком случае, так принято считать.
— Мое тело никогда не поддается этому, — ответила она, поджав тубы.
— Вот как… — задумался я. — Только не погружайте меня в жидкий воздух! Я не создан для этого.
Опять в ее песне послышался снисходительный юморок.
— Мы постараемся тебе не повредить. — Она выпрямилась и пропела. — Крошка идет.
Раздался стук, и послышался голос Крошки;
— Можно войти?
Ждать ответа она не стала; сомневаюсь, чтобы это вообще входило в ее привычки, а вошла без всяких церемоний.
Помещение, которое я увидел сквозь открывшуюся дверь, напоминало верхний холл нашего дома. Здорово они поработали!
— Входи, милая!
— Конечно можно, Крошка! Ты ведь уже вошла!
— Не ехидничай.
— Чья бы корова мычала. Привет, малыш!
— И тебе привет. Мэмми скользнула в сторожу.
— Долго не задерживайся, Крошка. Его нельзя утомлять.
— Не буду, Мэмми.
— До свиданья, дорогие мои.
— Когда в моей палате приемные часы? — спросил я.
— Когда она разрешит.
Крошка стояла, уперев руки в боки, и разглядывала меня. Впервые за все время нашего знакомства она была отмыта дочиста: розовые щеки, пышные волосы — может, она и впрямь будет хорошенькой лет через десять. Одета она была, как обычно, но одежда была выстирана, все пуговицы на месте и дыры искусно заделаны.
— Так-так, — вздохнула она. — Похоже, что тебя можно не выбрасывать на свалку.
— Я в полном порядке. А ты как?
Крошка сморщила носик:
— Дед Мороз поцеловал. Ерунда. А вот ты разваливался на части.
— Ну да?
— Не могу подробно описать твое состояние, потому что пришлось бы употреблять слова, которые мама сочла бы «неженственными».
— К этим словам мы с тобой непривычные.
— Не язви. У тебя все равно не получится.
— Может, разрешишь мне с тобой попрактиковаться?
Крошка собралась уже было пойти в наступление, но, запнувшись вдруг на полуслове, улыбнулась и подошла поближе. В какой-то момент мне даже показалось, что она хочет меня поцеловать. Однако она лишь поправила подушки и сказала серьезно:
— Да нет, у тебя здорово получается. Ты умеешь язвить, быть противным, жестким, ты можешь ругать меня, как угодно наказывать, а я даже не пикну. Я уверена, что ты сможешь даже поспорить с Мэмми,
Спорить с Мэмми? Я не мог даже представить себе, что у меня возникнет подобное желание.
— Какая ты стала порядочная, — улыбнулся я, — нимб так и светится.
— Если бы не ты, мне и вправду пришлось бы обзаводиться нимбом. Или, что более вероятно, узнать, что я его недостойна.
— А я помню, что кто-то, росточком с тебя, нес меня по туннелю, как куль с углем.
— Это неважно, — увильнула она от ответа, — важно то, что ты установил маяк.
— Что ж, останемся каждый при своем. Однако там было холодно, — я решил сменить тему, потому что нам обоим стало неловко. Ее слова о маяке кое-что мне напомнили: — Крошка, а куда мы попали?
— То есть, как «куда»? Мы в доме Мэмми. — оглянувшись, она добавила: — О, я совсем забыла, Кип, это же не твоя комната.
— Знаю, знаю, — отвечал я нетерпеливо, — это имитация, я сразу заметил.
— Сразу? — расстроилась Крошка. — А мы так старались.
— Да нет, просто здорово получилось. Не представляю, как вы сумели добиться такого сходства.
— У тебя очень хорошая память, Кип. Ты фиксируешь подробности, как фотоаппарат.
«Наверное, эти подробности сыпались из меня, как из дырявого мешка», — добавил я про себя. Хотел бы я знать, что я еще наболтал в присутствии Крошки. Но даже спросить ее об этом я стеснялся, должны же быть у мужчин секреты в личной жизни.
— И тем не менее — все не настоящее, — продолжал я вслух. — И я знаю, что мы в доме Мэмми, но не знаю, где находится этот дом.
— Я тебе ведь говорила, — возмутилась Крошка. — Может, ты не расслышал? Ты был как во сне.
— Да нет, расслышал, — с трудом сказал я. — Но не понял. Мне показалось, будто ты сказала, что мы летим на Вегу.
— Думаю, в наших каталогах это место обозначается как «Вега пять». Но они здесь называют его… — Крошка запрокинула голову и воспроизвела звук, напомнивший мне музыкальную тему вороны из «Золотого петушка». — Но этого я тогда не могла произнести, поэтому сказала тебе «Вега», что ближе всего к истине.
Я снова попытался сесть, но не смог.
— Вот это да! Стоит перед тобой человек и сообщает, что мы на Веге! То есть, я хочу сказать, на одной из ее планет!
— Но ты же не предложил мне сесть! — Я пропустил мимо ушей эту колкость и посмотрел на «солнечный свет», льющийся в окно.
— Это свет Веги?
— Нет, это искусственный свет. Настоящий яркий свет Вега выглядит прозрачным. Его спектр ведь в самом верху диаграммы Рассела, если помнишь.
— Что? — спектр Веги я никогда не знал. Как-то не думал, что он может мне пригодиться.