Иммигрантские Сказки

Потемкина Ната

– Буллщит, Беня. Ты говоришь буллщит.

– Папа, давай, – Елена подошла сзади и взялась за ручки, затем отпустила, поправила сумку на плече и снова взялась за ручки.

– Не дам. С предохранителя меня сними сначала, тогда, может, дам.

Сосед в кепке тихо засмеялся. Из-за стойки регистрации вышла вторая женщина, такая же смуглая, как и та, что оформляла аппойнтмент, только полнее, и подержала входную дверь.

– Ну что? Куда теперь? Хочешь чего-нибудь? Погулять? Покушать? – спросила Елена, когда они оказались

на улице.

– По вторникам… – неожиданно начал Гарри, – здесь в библиотеке с девяти утра политдебаты для пенсионеров. Беня мне сказал.

– Так, и?

– Будешь меня туда возить.

– К девяти утра?

– Сам ненавижу. Но надо.

– Давай до вторника доживем.

– Не знаю, как ты, лично я планирую.

– А сейчас-то куда?

– На бордвок съездим.

– Куда именно?

– Там посмотрим. Сначала сверни туда. Разберемся.

Отъехав от клиники, они направились к морю. Въезжая на бордвок по длинному дощатому пандусу, Лена осознала, что папа сильно похудел. По сравнению с первым микроинсультом.

– Я знаю, куда поедем. К «Волне» поедем. Ты мне кофе купишь.

– Какой кофе, папа?

– Американо, ноу милк, ноу шуга.

– «Какой кофе» в смысле «тебе нельзя».

– Ноу кофеин, – неожиданно спокойно ответил Гарри.

– Ну, я спрошу у них.

– Я вообще готов цикорий пить, если что.

– Учту.

– А ты вообще знаешь, что такое цикорий?

– Ты же показывал. На полке, в коробочке.

– Я показывал? – спросил Гарри и тут же ответил: – Да, было дело. Показывал.

Они ехали вдоль длинных сырых досок, по которым навстречу им шли активно гуляющие люди. Было много колясочников; при виде каждого, ну, или почти каждого, Гарри слегка приподнимал правую руку. Навстречу шли пары, стайки подростков, мамы с детьми, темнокожие компании человек по пять-шесть, на ходу играющие на гитарах латиноамериканцы. До «Волны» от поворота идти было минут десять, справа шумел океан, над ним верещали чайки, массы чаек. На пляже было много объедков. Вечер еще не наступил, но к нему готовились.

– Вон та лавочка, сверни туда.

– Которая?

– Крайняя, подлиннее, – Гарри указал на самую дальнюю скамейку в тенистой нише, стихийно образовавшейся на набережной после того, как там встал ресторан «Волна».

– Там же грязно?

– Нормально.

– Пап, там грязно.

– Никогда там грязно не было, буллщит.

– Ну поехали, посмотрим.

– Вот здесь можно.

– И это, по-твоему, не грязно?

– Возьми газету, сядешь на нее.

– Где?

– Вон лежит. Кто-то уже под попу клал.

На соседней лавочке действительно валялась свежая Epoch Times.

– Маленькая.

– Можно подумать, у тебя большая попа.

– Больше, чем тебе кажется.

– Кофе купи. Вон там, в зеленой двери.

– Не хочу тебя бросать.

– Тогда вези.

Они отъехали снова, снова свернули, проехали десять метров до зеленой пластиковой двери, которая была открыта, внутри за столиками сидели люди. К Елене тут же подбежал официант.

– Очень, очень извиняемся, все занято!

– Мне два кофе ту гоу.

– Стой! – вдруг резко сказал Гарри, будто вспомнив что-то. – Поехали отсюда.

– Почему?

– Поехали в магазин.

– Магазин далеко.

– Поехали в магазин, я батон хочу!

То есть как это батон, спросила Елена. Батон? Обыкновенный батон? Да, батон. А с чем? Просто батон? Без ничего? Почему без ничего? Посмотрим, что там есть. С чем-нибудь хочу батон, – сказал Гарри.

Взяли батон, творог с повидлом, свекольный салат и два больших готовых кофе, за которыми пришлось дополнительно заезжать в гросери. Кофе Гарри вез на коленях в картонном боксе, но все равно разлил. Потребовал вернуться на ту же лавочку.

Лена села на газету, странным образом не унесенную ветром за время их отсутствия. С минуту они молчали сидя. Бокс с кофе Лена выгрузила и поставила на скамейку рядом.

Мимо бесконечной толпой по-прежнему шли люди, самые разные, какие только бывают. Иногда с детьми, иногда с собаками. Солнце начинало уходить, но лишь начинало, на соседних лавочках собрались бомжи, пролетариат, музыканты, другие пенсионеры, все вперемешку. Гарри выбрал самую дальнюю, хотел уединиться. Он достал батон из пакета и гордо положил его на колени. Коляска встала как влитая между двумя скамейками – крайней в углу, подпирающей «Волну», и предпоследней перед нею.

– Ну что, ты будешь есть? Отломить тебе? Салат достать?

– Отломить я и сам могу. Потом. Кофе дай?

Елена достала бокс и оттуда – большой бумажный стакан.

– Сигарету дай?

– Папа!

– Я сказал, дай.

– Папа, тебе нельзя.

– Лена, таким своим поведением ты вызовешь дьявола. Сама, небось, будешь сейчас курить?

– Наверное.

– Ну так дай.

– Одну.

– Одну!

Пока Лена движением человека, которого заставили, доставала сигареты, Гарри поднял с колен батон и стал горделиво махать им в воздухе, запихнув стакан между ног и явно не боясь пролить и обжечься. Со стороны пляжа к нему неуверенно, но оперативно, продолжая шарахаться от людей, двинулись два альбатроса.

– Папа?

– Что?

– Ты что делаешь?

– Ничего.

– Папа.

– Где сигарета?

– Ты что сейчас делал?

– Сходил с ума, не видно разве?

– Очень похоже.

– Где сигарета?

Елена протянула ему сигарету, он неловко, по крайней мере точно менее ловко, чем раньше, зажал ее между пальцами. А что, это тоже может сойти за мелкую моторику, – почему-то подумала Елена.

– И зажигалку.

Лена зажгла огонь и поднесла его к губам Гарри.

– Как чувствуешь себя?