Император из стали: Император и Сталин. Император из стали
Шрифт:
– Иван Николаевич! – хитро прищурившись, съязвил Боголепов. – Как же вы с вашей осторожностью, да против Победоносцева? Община – это ведь его любимый конёк, и он скачет на нём чаще, чем ходит в церковь.
Дурново в момент стал пунцовым, и только мочки ушей, наоборот, побелели, сделав всё лицо неестественно контрастным.
– Помилуйте! Как можно! – заговорил он так быстро, будто боялся, что его перебьют. – Я очень уважаю Константина Петровича. Я с его статьями, можно сказать, ложусь и просыпаюсь – вот, например, «Болезни нашего времени» как «Отче наш» выучил: «Все недовольны в наше время, и от постоянного, хронического
– Требуется дать населению гражданские свободы: совести, слова, собраний и союзов, наконец, свободу личности. И создать учреждения, которые бы всё это гарантировали, – буркнул Сергей Юльевич вслух.
– А вот тут, голубчик, попрошу вас быть аккуратнее в своих мыслях и желаниях, – встревожился председатель комитета министров. – За такие слова можно и пострадать, ибо устои, знаете ли…
– Ну, конечно, – криво усмехнулся министр финансов. – В истории России очень часто оказывалось проще выбить скамейку из-под ног очередных бунтарей и революционеров, заткнуть рот любой оппозиции, чем устранить саму почву для критики, недовольства и революций последовательными и своевременными преобразованиями, от которых народу хотя бы немного становилось легче.
– Да вы, голубчик, карбонарий! – вытаращил глаза Дурново. – Прошу вас прекратить подобные разговоры, или я буду вынужден…
Не дожидаясь окончания сентенции старика Дурново, Витте резко развернулся на каблуках и стремительно отправился к себе в каюту, не попрощавшись с присутствующими и не говоря более ни единого слова.
– Полноте, господин председатель, – усмехнулся князь Хилков. – Если государь на встречах со своими подданными обсуждает теории герра Маркса, министр финансов может позволить себе побыть немного гражданином Эгалите.
– Какая муха укусила главного финансиста империи? – удивлённо спросил генерал Куропаткин, до этого хранивший молчание. – Неужто всё дело в том разносе от императора, после которого Сергей Юльевич выскочил красный, как рак, и выпил всю воду в буфете?
– Предполагаю, – включился в беседу граф Фредерикс, – что дело отнюдь не в этом. В первый день, когда я был у государя после кризиса, я видел в его записной книжке трижды подчеркнутое слово «опричники» и вопрос «кто?» на пол-листа.
– Ну, и зачем его величеству понадобились опричники? Кого он ищет?
– Предполагаю, – произнёс Фредерикс, понизив голос почти до шёпота – что государь расследует обстоятельства своей престранной болезни, связывая её с безвременной кончиной своего державного батюшки, в частности – весьма странной катастрофы на «чугунке», и подозревает виновность членов Священной дружины, одним из которых был и Сергей Юльевич. К тому же Витте был последним, кто видел государя, когда он заболел в Ливадии, и он же отвечал за ту самую дорогу, на которой произошла катастрофа. Вот он и нервничает, ибо быть подозреваемым в покушении или даже в халатности, сделавшей возможной покушение на монарха, такого и врагу не пожелаешь.
– Свят-свят-свят, – перекрестился Дурново и уже раскрыл рот для вопроса, как дверь, ведущая внутрь яхты, открылась, и мимо пассажиров прорысил вахтенный офицер, на бегу поделившись с собравшимися:
– Мичман Головин пришёл в себя! Доктор послал за его высокопревосходительством!
Генерал Ширинкин полулежал на неудобном кожаном диване и страдал от клаустрофобии, от недостатка информации, от ограниченности оперативных возможностей, от непонимания мотивов злоумышленника и невозможности вычислить его личность. Страдал, в конце концов, от головной боли, которая являлась следствием всего вышеперечисленного.
Самым духоподъёмным результатом было бы признание мичмана, что он поскользнулся и неудачно упал, а ялик был плохо принайтован и потому во время качки сорвался с креплений. Все остальные варианты чреваты серьёзнейшими расследованиями с непредсказуемыми последствиями. Шутка ли – кто-то проникает на яхту, где находятся монарх и почти все министры, бьёт вахтенного офицера по голове, крадёт лодку… А зачем он вообще здесь был? С какой целью прибыл? Что делал? А вдруг где-то уже заложена бомба, которая дожидается своего часа?
Генерал даже застонал от нарисованного его воображением ужаса, чувства собственного бессилия и ощущения, будто в затылок вогнали раскалённый гвоздь. «Нет, всё, пора!.. Возвращаемся в столицу – прошу отставку!»
Хорошо ещё, что государь отреагировал на загадочные события достаточно спокойно. Как-то странно улыбнулся, хмыкнул, произнёс непонятно: «Однако они быстро сообразили…» Покивал, соглашаясь с предпринятыми мерами, и объявил о немедленном отъезде в Тифлис. Конвой и даже адъютантов приказал оставить на яхте, как возможных свидетелей, заменив их морячками с эсминцев сопровождения. Приказал отправлять по телеграфу любую новую информацию и не предпринимать никаких действий к ослаблению режима оставшихся на яхте…
Топот в коридоре… Кого ещё там чёрт принёс.
– Ваше высокопревосходительство! Головин очнулся…
Через пять минут споро приведший себя в порядок генерал Ширинкин, протолкавшись сквозь толпу министров, уже получал перед дверью лазарета инструкции от врача, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, как норовистый рысак перед забегом.
– Он очень слаб, поэтому пару минут, не больше, – напутствовал жандарма доктор, когда генерал торопливо входил в лазарет, предвкушая решение загадочного происшествия, превратившегося в головную боль.
Ну, вот и мичман. Под глазами – синие круги. Веки прикрыты. Вид у него, конечно, не товарный, выжил чудом – били его так, чтобы наверняка, почему, интересно, за борт не выкинули? – отметил про себя генерал и аккуратно тронул руку раненого.
Головин медленно открыл глаза, обвёл взглядом стоящих перед ним жандармов, задержался на генерале, после чего губы его искривились, как у обиженного ребёнка, по лицу пробежала судорога, и с коротким выдохом юный офицер опять потерял сознание.
– А, чёрт! – вскричал генерал. – Доктор! Быстро! Сделайте что-нибудь…