Император, который знал свою судьбу
Шрифт:
Камера следует за императорской четой по анфиладе дворца, показывает небольшую залу, и в ней посредине на пьедестале довольно большой узорчатый ларец с затейливыми украшениями. Ларец заперт на ключ и опечатан. Вокруг ларца, на четырех столбиках, на кольцах, протянут толстый, красный шелковый шнур, преграждавший к нему доступ. Барон Фредерикс снимает красный шнур, берет ларец в руки, смотрит на печать; передает ларец Николаю. Николай снимает печать и открывает ларец ключом; вынимает толстый конверт, запечатанный сургучной печатью. Камера показывает конверт крупным планом; хорошо видна надпись: «Вскрыть потомку нашему в столетний день моей кончины».
ФРЕДЕРИКС:
Ваши Величества, дети мои, я оставляю Вас здесь и покидаю дворец (уходит с поклоном; Николай спокойно вскрывает конверт. Александра отходит в угол залы и садится на диван в ожидании).
НИКОЛАЙ
(начинает тихо читать вслух):
«Благословенный потомок мой, Николай!..» (удивленно смотрит на Александру, затем продолжает читать) «Это письмо предназначено лично тебе, и никто более не должен прочитать его. Прочитав, ты убедишься в этом сам».
АЛЕКСАНДРА:
Ники, я должна уйти?
НИКОЛАЙ:
Нет. Я думаю, он не знал, что моя жена будет такова как ты, что мы любим друг друга и что мы с тобой одно целое пред Богом. Однако, позволь мне прочитать сначала не вслух, и затем я передам это письмо тебе.
АЛЕКСАНДРА:
Сядь рядом со мной. Я хочу слышать твое дыхание, пока ты будешь читать это странное письмо. Откуда твой прапрадед мог знать, что через сто лет будет царствовать император по имени Николай?
Николай садится рядом с Александрой, молча читает письмо. По мере чтение лицо его сначала выражает удивление, затем волнение; едва слышно его спокойное дыхание, которое в конце, однако, становится более слышным. Александра взволнованно смотрит на него, берет за руку. За окном залы – последний луч солнца и темнота. Зала освещена свечами. Николай заканчивает читать письмо; передает его Александре.
НИКОЛАЙ:
Прежде чем ты прочтешь это… Послушай меня… Это совсем не то, что мы ждали с радостью. Это совсем не то, но я не могу не верить этим пророчествам – ведь здесь перечислены все государи, которые правили после Павла Петровича – все мои предки! И про всех все написано, каковы они будут! … Каковы они были…Мне жарко стало здесь…
Взволнованно подходит к окну (вне залы, в анфиладе), открывает его. Слышно карканье ворона; в окно врывается легкий порыв ветра, свечи в зале гаснут. Из полной темноты возникает следующая сцена – В ЧЕРНО-БЕЛОМ формате.
ЭПИЗОД 3. 14 декабря 1796 года. Павел Первый и монах Авель.
Действующие лица:
– ПАВЕЛ – Павел Первый, император, возраст 42 года;
– АВЕЛЬ – монах Авель, 39-ти лет, но по виду гораздо старше; человек простой и угрюмый.
Место и время действия:
тот же Гатчинский дворец, та же зала 105 лет назад (почти тот же вид), 14 декабря 1796 года.
За окном – морозный туман.
Начинает диалог Павел, Авель отвечает на его вопросы.
ПАВЕЛ:
Честной отец! О тебе говорят, да я и сам вижу, что на тебе явно почиет благодать Божия. Что скажешь ты о моем царствовании и судьбе моей? Что зришь ты прозорливыми очами о Роде моем во мгле веков и о Державе Российской? Назови поименно преемников моих на Престоле Российском, предреки и их судьбу.
АВЕЛЬ:
Эх, Батюшка-Царь! – (Авель качает головой) – Почто себе печаль предречь меня понуждаешь? Коротко будет царствование твое, и вижу я, грешный, лютый конец твой. На Софрония Иерусалимского от неверных слуг мученическую кончину приемлешь, в опочивальне своей удушен будешь злодеями, коих греешь ты на царственной груди своей. В Страстную Субботу погребут тебя… Они же, злодеи сии, стремясь оправдать свой великий грех цареубийства, возгласят тебя безумным, будут поносить добрую память твою… Но народ русский правдивой душой своей поймет и оценит тебя и к гробнице твоей понесет скорби свои, прося твоего заступничества и умягчения сердец неправедных и жестоких. Число лет твоих подобно счету букв изречения на фронтоне твоего замка, в коем воистину обетование и о Царственном Доме твоем: "Дому сему подобает твердыня Господня в долготу дней"…
ПАВЕЛ:
О сем ты прав. Девиз сей получил я в особом откровении, совместно с повелением воздвигнуть Собор во имя Святого Архистратига Михаила, где ныне воздвигнут Михайловский замок. Вождю небесных Воинств посвятил я и замок, и церковь…
АВЕЛЬ:
Зрю в нем преждевременную гробницу твою, Благоверный Государь. И резиденцией потомков твоих, как мыслишь, он не будет. О судьбе же Державы Российской было в молитве откровение мне о трех лютых игах: татарском, польском и грядущем еще – жидовском.
ПАВЕЛ:
Что? Святая Русь под игом жидовским? Не быть сему вовеки! – гневно нахмурился Император Павел Петрович. – Пустое болтаешь, черноризец…
АВЕЛЬ:
А где татары, Ваше Императорское Величество? Где поляки? И с игом жидовским то же будет. О том не печалься, батюшка-Царь: христоубийцы понесут свое…
ПАВЕЛ:
Что ждет преемника моего. Цесаревича Александра?
АВЕЛЬ:
Француз Москву при нем спалит, а он Париж у него заберет и Благословенным наречется. Но тяжек покажется ему венец царский, и подвиг царского служения заменит он подвигом поста и молитвы и праведным будет в очах Божиих…
ПАВЕЛ:
А кто наследует Императору Александру?
АВЕЛЬ:
Сын твой Николай…
ПАВЕЛ: