Император Мэйдзи и его Япония
Шрифт:
Новый наряд императора казался настолько непривычным, что, когда Мэйдзи уже прибыл в Нагасаки, один местный горожанин даже подал петицию с просьбой отказаться от европейской одежды. Сайго Такамори вызвал его к себе и закричал: «Разве ты до сих пор не понял, как обстоят дела в нынешнем мире?» Сайго имел в виду, что теперь не только император, но и все его подданные «обречены» на то, чтобы сменить свое обличье.
Это путешествие, точно так же как и последующие выезды императора, назывались «дзюнко» или «гёко» («благословение императорским путешествием»). В Китае времен Ханьской империи считалось, что пребывание в непосредственной близости от императора приносит людям благополучие. Японский царедворец Фудзивара Нагаката (1140–1191) писал: «Считается, что? куда бы ни отправлялся Сын Неба, он приносит с собой счастье». Правительство Мэйдзи взяло на вооружение этот тезис.
Перебравшись
Заехав на обратном пути в Кобэ, император вернулся в Токио и обратился к подданным с посланием, подчеркивавшим важность образования. Правительственный указ об образовании появился 2 августа. Всего через четыре года после начала новой эпохи в Японии было введено всеобщее начальное четырехлетнее образование.
Всеобщим и обязательным оно оказалось только на словах. В следующем году начальную школу посещало только 28 процентов детей. Реформа образования была не слишком подготовлена, денег в бюджете не хватало, но само намерение вызывает уважение: политическая элита отдавала себе отчет в том, что реформы осуществляют конкретные люди. И если они неграмотны, то самые благие намерения обречены на провал. В отличие от многих других правительственных мероприятий последующего времени, объяснительная записка Министерства образования, на основе которой и готовился указ, получилась на редкость либеральной. В ней утверждалось, что образование нужно прежде всего самому человеку – для того, чтобы его жизнь и карьера сложились удачно. Цели при этом указывались поистине грандиозные: «чтобы в любой деревне не было бы неграмотной семьи, чтобы в каждой семье не было бы ни одного неграмотного».
В так называемых «развивающихся странах» строительство образования обычно начинается с высшего звена – университетов. В результате имущественный и социальный разрыв между элитой и «простолюдинами» дополняется колоссальной разницей в уровне образования. Однако японские лидеры рассудили по-другому: основной акцент был сделан на начальном образовании. Правительство держало курс на разрушение прежней иерархии и создание социальной гомогенности.
Предполагалось открыть восемь университетов и более 53 760 школ – чтобы одна школа приходилась на 600 учеников. И без введения обязательного обучения Япония была страной весьма образованной. Еще до эпохи Мэйдзи около 40 процентов мужчин умели читать и писать (среди женщин – 15 процентов). Однако теперь менялась сама концепция того, чему надо учить. Наиболее решительную позицию занимал Фукудзава Юкити, призывавший к тотальному обновлению: «…Сила государства зависит от того, каково в нем просвещение. Если сравнить восточное конфуцианство с западным просвещением, то окажется, что Востоку недостает: в области конкретных знаний – математики и естествознания, в области отвлеченных принципов – чувства независимости. А как то, так и другое человечеству необходимо решительно во всем. Поэтому, если мы хотим, чтобы Япония сравнялась с западными державами, мы должны всеми силами изгонять из нашей страны конфуцианское просвещение» (перевод Н. И. Конрада). Чиновники Министерства образования под руководством Это Симпэй при разработке образовательной концепции активно пользовались наработками Фукудзава.
Дотаций Министерства образования и местных властей не хватало – родители доплачивали за обучение. Однако в реальности платили не все, родители часто несли в школу не деньги, а что-нибудь из съестного: учителя нередко бедствовали.
Поначалу далеко не всех введение начального образования привело в восторг. Многие крестьяне были недовольны тем, что их дети должны ходить в школу, а не помогать родителям в поле. Плата за обучение ложилась дополнительным бременем на тощий крестьянский бюджет. Случались даже серьезные волнения: крестьяне разрушали и жгли школы. Но все-таки подавляющее большинство подданных Мэйдзи полагало: образование – благо.
Большинство новых начальных школ являлись наследницами «храмовых школ» – «тэракоя», которые появляются еще в XV веке при буддийских храмах. Школы размещались также в деревенских частных домах. Однако достаточно споро шло и строительство новых школьных зданий.
Японская политическая элита приступала к преобразованиям, имея достаточно надежную основу: весьма грамотное население, значительная часть которого хотела учиться и дальше. В этом отношении правительство Мэйдзи было солидарно с народом, совокупные инвестиции в образование равнялись расходам на оборону. В то время на Западе существовала только одна страна, где расходы на образование превышали оборонный бюджет. Это была Америка. Япония являлась «развивающейся» страной. Обычно в таких странах военный бюджет резко превышает бюджет образовательный. Япония стала исключением, и это был правильный стратегический выбор [94] .
94
Накамура Сатору. Мэйдзи исин. Токио: Сюэйся, 1992. С. 133134.
В школах новой Японии «настоящих» учебников поначалу не было. В качестве учебных пособий использовали «Приглашение к учению» и «Жизнь на Западе» Фукудзава Юкити, а также переводные книги западных авторов, иные из которых были столь плохи, что вряд ли стоило их переводить. Один из вариантов «Книги для чтения в начальной школе» представлял собой почти дословный перевод американского учебника «Wilson Reader». Это было похоже на курс «америковедения»: японские дети узнавали, что их американские сверстники играют в бейсбол и спят на кроватях. Знания же о жизни в своей стране они получали не в школе, а на улице и дома. В любом случае школа давала такие знания, в овладении которыми родители помочь детям не могли. Школа создавала «информационную солидарность» между поколением школьников, но она же создавала информационный и культурный разрыв между детьми и родителями. Если родители и ходили в свое время в «храмовую школу», то учили их там совсем другому.
Упражнение в письме
Не только многие учебники были европейскими. Теперь во всех школах сидели не на циновках, а за партами, девочки учились вместе с мальчиками. Уже одно это приучало воспитанников совсем к другому образу жизни [95] .
Бумага была дорога, но японцы никогда не жили слишком богато – они привыкли к экономии, привыкли приспосабливаться и делать вещи долгосрочного пользования. В эту пору в школах часто писали на специальных дощечках из глинистого сланца с помощью стержня из высушенной глины, вставленного в металлическую трубочку. Затем вместо тяжелых и неудобных дощечек стали использовать и «вечную бумагу» – лист покрытого лаком картона, с которого легко стирались написанные тушью иероглифы.
95
Нисимура Хироси. Сёгакко-дэ ису-ни сувару кото. Моно то синтай кара миру нихон-но киндайка. Киото: Кокусай нихон бунка кэнкю сэнта, 2005.
Помимо чисто образовательных целей, перед школой стояли и другие задачи – государственной важности. Как уже неоднократно говорилось, правящая элита была озабочена конструированием японской нации. Одним из основных условий этого является создание общего для всего народа фонда знаний и памяти – все люди в стране должны уметь разговаривать на одном и том же языке, знать одни и те же факты, разделять одни и те же ценности.
Школьный класс
Несмотря на видимую простому глазу европеизацию, школа, естественно, оказалась все равно японской. Для заучивания азбуки учителя использовали стихотворение, которое приписывается буддийскому монаху Кукаю (774–835). В этом стихотворении встречаются все знаки японского алфавита. В переводе Н. И. Конрада стихотворение звучит так:
Красота сияет. Миг — И увяла вся. В нашем мире что, скажи, Пребывает ввек? Грани мира суеты Ныне перейдя, Брось пустые видеть сны И пьянеть от них.