Император Мэйдзи и его Япония
Шрифт:
В первую половину этого года Мэйдзи, похоже, снова одолевала тоска. Хотя в последующем за ним закрепилась слава человека трудолюбивого и ответственного, в этом году он часто находился в своем рабочем кабинете всего пару утренних часов – с 10 до 12. Он проводил время в разговорах со своими немногими приближенными, а Ито Хиробуми снова не мог получить аудиенции. В раздраженном письме, адресованном Сандзё Санэтоми, он обвинял императора в пренебрежении своими прямыми обязанностями, что является недостойным его предков и потомков. Ито Хиробуми, сделавший так много для возвеличивания императора в глазах простых японцев для придания ему статуса живого божества, в глубине души относился к Мэйдзи как к обычному смертному человеку со всеми его достоинствами и недостатками.
Принц
Тем временем жизнь семьи императора тоже требовала решений. Мэйдзи распорядился, чтобы его единственный сын Ёсихито воспитывался не во дворце, а по-новому. В сентябре следующего года его надлежало отдать в привилегированный лицей Гакусюин, где он должен был обучаться вместе с сыновьями принцев и аристократов. Однако принц, как и все его предшественники, виделся с родителями только в особых случаях и только на людях.
26 июля Мэйдзи отправился в свою последнюю поездку по стране. Император посетил префектуры Ямагути, Хиросима и Окаяма. Это было шестое по счету путешествие Мэйдзи. Оно оказалось самым коротким – всего 18 дней. Видимо, становилось ясно, что агитационные возможности таких путешествий в значительной мере исчерпаны. По всей вероятности, сыграли свою роль и проблемы со здоровьем императора. Однако более важным представляется другое. Видимый во всех сферах жизни дрейф в сторону традиции сказывался и на позиционировании императора. Образ мобильного монарха европейского типа прибавлял в статуарности.
В этом году японское правительство позволило отправиться на Гавайи первым сельскохозяйственным рабочим. Со времени, когда гавайский король Калакуа посетил Японию, прошло 4 года. Японские власти думали медленно, но зато выезд рабочих был организован хорошо. Иноуэ Каору настоял на том, чтобы на гавайские плантации выезжали в основном крестьяне из юго-западных префектур. Тамошние жители казались ему наиболее дисциплинированными и трудолюбивыми. Разумеется, в тогдашних условиях это можно считать за привилегию – зарплаты за океаном были в 8—10 раз выше японских, так что японские рабочие могли помогать своим семьям. Видимо, руководство страны, большинство членов которого сами были выходцами с юго-запада, отдавало себе отчет в том, что «земля богов» все еще не является идеальным местом для обеспеченной жизни простых крестьян.
Перспектива. В конце XIX – начале XX века ежегодная эмиграция из Японии составляла около 10 тысяч человек. Вместе с присоединением Гавайев к США многие японцы стали оседать в Калифорнии. Их трудолюбие и готовность работать за сравнительно низкую зарплату сделали японцев серьезными конкурентами для местного населения. Антияпонские выступления привели к заключению джентльменского соглашения между США и Японией: Япония добровольно обещала ограничить число эмигрантов. С введением в США нового эмиграционного закона 1924 года выезд японцев в США практически прекратился. Во время Второй мировой войны более 100 тысяч японцев, проживавших в США, очутились в концентрационных лагерях. Значительная часть отправившихся на заработки японских рабочих осела на Гавайях, западном побережье США и в Южной Америке, где до сих пор проживает немало потомков переселенцев того времени. Некоторые из них в той или иной степени сохранили японский язык и связи с исторической родиной. В то же самое время следует помнить: несмотря на все трудности переходного периода, крупномасштабной эмиграции Японии удалось избежать. А для нынешних обитателей Японского архипелага Гавайи остаются излюбленным местом пляжного отдыха. В то же самое время некоторые потомки японских переселенцев конца XIX – начала XX века стремятся вернуться на историческую родину (особенно это касается проживающих в странах Латинской Америки). Теперь уже в Японии жизнь стала богаче и лучше [176] .
176
О проблеме японской эмиграции см.: Савельев И. Р. Японцы за океаном. История японской эмиграции в Северную и Южную Америку. СПб.: Петербургское востоковедение, 1997.
Японцы были упоены реформами, модернизацией и экономическими успехами. В марте Фукудзава Юкити в основанной им газете «Дзидзи симпо» опубликовал свою знаменитую статью «Бегство из Азии» («Дацуа рон»), в которой он говорил о том, что «цивилизованной» Японии не имеет смысла дожидаться, когда ее примеру последуют соседи, – она оторвалась настолько далеко, что ей по дороге не с азиатскими, а с европейскими странами. Фукудзава додумал эту мысль до конца – он предлагал обращаться с Китаем и Кореей, которых он назвал «дурными друзьями», точно так же, как поступает в таких случаях Запад. Он призывал подчинить эти «отсталые» страны, в которых «ничего не меняется в течение столетий».
Спящий Китай.
Несмотря на нападение французских войск, Китай продолжает предаваться своим опиумным грезам. Считается, что идея рисунка принадлежит Фукудзава Юкити
«Двигаться – хорошо, стоять на месте – плохо» – такова была логика Запада последних столетий. Неподвижность стала означать для Запада не стабильность, а смерть. Фукудзава оказался хорошим учеником, метафора движения превратилась у него в руководство к действию. В начале своей писательской карьеры Фукудзава призывал учиться у Запада, теперь он призывал преподать урок Востоку. Стоило потереть японского либерала, как за понятием «свобода» отчетливо обнаружилось: он желает свободы действий только для себя, «цивилизованного». С человеком же «нецивилизованным» следует поступать по законам военного времени. Теперь многие властители дум японского будущего станут попадать в ряды «цивилизованных националистов», минуя либеральную стадию.
Фукудзава искренне желал Корее и Китаю лучшей доли. Он полагал, что без модернизации по японскому образцу они не сумеют сохранить независимость. Политика европейских держав не оставляла в этом никакого сомнения. А потому Корее и Китаю следовало «помочь». В отличие от Сайго Такамори и ему подобных Фукудзава не говорил о том, что кого-то следует наказать за «непочтительность». Зато он заложил теоретические основы японской экспансии с «цивилизованной» точки зрения. Люди самых разных убеждений сходились в одном: соседей надо «уплотнить».
Общий настрой японского общества постепенно менялся: журналисты стали все чаще писать о корейцах и китайцах с чувством брезгливости и презрения. В японской культуре всегда было сильно противопоставление «своего» и «чужого». Свой дом, своя деревня, свой цех, свое княжество… Теперь это противопоставление стало пролегать по государственной границе.
Как известно, очень часто комплекс превосходства – это оборотная сторона комплекса неполноценности. Действительно, в это время японцы все еще мучились от комплекса неполноценности, многим казалось, что японская культура уступает западной во всех отношениях. Газета «Хоти симбун» писала: «Если попробовать сравнить японца с англичанином или американцем, легко понять, кто из них является более трудолюбивым, лучше образованным, более мужественным и понятливым. Какая разница между Японией и Англией или же Соединенными Штатами в мощи, богатстве и цивилизованности!»
Горячие головы даже предлагали программу по скрещиванию японцев с европейцами для «улучшения породы». Или же ратовали за введение английского языка в качестве государственного. Как бы подзабыв про былые обиды, японцы назвали один из заливов возле Иокогамы в честь флагманского корабля коммодора Перри – «Миссисипи».
Однако контрнаступление «японского» уже началось. В этом году японские школьники отбросили чернильные ручки, которыми они пользовались последнее десятилетие. Теперь их снова стали учить писать с помощью кисти и туши. Иероглифы выходили из тени и приобретали прежнюю объемность.