Император Юлиан
Шрифт:
Юлиан Август
27 мая
Не в силах заснуть, я хожу по палатке взад и вперед - и это несмотря на страшную усталость после двенадцати часов сражения. Возбуждение не дает мне лечь или чем-нибудь заняться. Я с трудом вывожу эти строчки: моя рука дрожит от волнения и усталости.
Я победил армию персидского царя! Погибло две с половиной тысячи персов и всего лишь семьдесят пять римлян. Мы могли бы взять Ктезифон. Пехота вполне могла ворваться в город на плечах отступающего противника, но Виктор ее остановил - он побоялся, что ночью в незнакомом городе мы окажемся в ловушке. Я не уверен в его правоте. Будь я у ворот, я бы приказал солдатам войти в Ктезифон. У нас был шанс, и его надо было использовать, ведь персы бежали. Сила была на нашей стороне, но Виктор, как всегда, был осторожен. К тому же он ранен стрелой в правое плечо - правда, легко. Теперь нас ждет осада Ктезифона. Затяжная осада.
Сегодня я видел царя Персии, а он - меня. Шапур сидел на городской стене под балдахином. Я был от него лишь в нескольких шагах. Хотя Шапуру почти семьдесят, выглядит он значительно моложе - худощав, в бороде ни сединки (по словам Хормизда, он красит волосы. Вообще Шапур очень следит за своей внешностью и потенцией - никто не знает точно, сколько у него детей). На голове у Шапура была золотая корона с алым султаном. Желая продемонстрировать мне свое презрение, он сидел на стене в парадном одеянии - ну сущий павлин!
– и сверлил меня глазами.
Помахав ему мечом, я крикнул: "Спускайся!", но не думаю, чтобы в шуме сражения он меня услышал. Однако он меня увидел и узнал. Персидскому царю довелось увидеть римского императора у ворот своей столицы! Придворных, толпившихся вокруг него, сковал ужас, а потом меня отвлекла битва. Когда мне вновь удалось поднять глаза на стену, Шапур уже исчез.
Прежде чем вернуться в лагерь, мы похоронили своих убитых и раздели персидских мертвецов. Среди них было много знатных вельмож, а их роскошные доспехи у нас в большой цене. К сожалению, на галлов и германцев персидские доспехи не налезают, так что лучшее в мире оружие достанется худшим из наших солдат - азиатам!
Мы отметили победу торжественным ужином в моей палатке. Все генералы перепились, но я не мог ни есть ни пить. Слишком велико мое возбуждение: Максим говорит, что через три недели война окончится. Солдаты всю ночь распевали возле моей палатки… Многие из них пьяны, но у меня не поднимается рука их наказать. Вместо этого я выхожу, обнимаюсь с ними и говорю, какие они молодцы, называя каждого по имени; они отвечают тем же. Завтра я награжу особо отличившихся. Кроме того, я принесу жертву богу войны Аресу.
И все-таки почему Виктор не вошел в город?
Приск:Следующий день был омрачен только жертвоприношением. Раздав награды, Юлиан хотел принести быка в жертву Аресу на вновь воздвигнутом алтаре. По разным причинам этруски забраковали девять быков. Десятый, которого они сочли пригодным, в последнюю минуту вырвался и бросился бежать. Когда его поймали и принесли в жертву, его печень указывала на несчастье. Ко всеобщему изумлению, Юлиан бросил на землю жертвенный нож и закричал в небеса: "Больше ты не увидишь от меня жертв!" Максима это встревожило, а я был просто ошеломлен. Раскрасневшийся и вспотевший,
Юлиан удалился в палатку. Единственная причина его поступка, по-моему, заключается в том, что он не спал двое суток.
В тот же день Анатолий устроил мне поездку по полю битвы с объяснениями всех правил стратегии и тактики: "Вот здесь геркуланы зашли противнику во фланг, чтобы подготовить прорыв легковооруженных когорт петулантов…" и так далее, и тому подобное. Анатолий так гордился своей военной эрудицией, что у меня не хватило мужества посмеяться над моим проводником, тем более что поле вокруг нас было усеяно трупами персов. Я заметил одно интересное явление: на солнце персы, в отличие от европейцев, не разлагаются. Пролежав в этом климате два дня, мертвый европеец успевает основательно провонять, в то время как персов солнце только высушивает и дубит, так что тело становится твердым, как камень. Я спросил об этом Оривасия, и он объяснил все питанием. По его версии, мы пьем слишком много вина и едим слишком много хлеба, а персы очень умеренны в еде и предпочитают нашей жирной пище финики и чечевицу. Однако я заметил, что трупы умеренных в еде галлов - да, среди них тоже были погибшие - сгнили так же быстро, как и их тучные товарищи по оружию. Странно!
С персов уже успели снять все доспехи и ценности. Только у одного на пальце осталось золотое кольцо, и я решил взять его на память. До сих пор содрогаюсь, как вспомню, каким холодным был на ощупь окоченевший смуглый кулак перса, когда я его разжимал. Я взглянул мертвецу в лицо. Он был совсем молодой, даже еще без бороды. Его глаза остекленели, как от лихорадки. Над ним с жужжанием кружились мухи.
– Военная добыча, - постарался успокоить меня Анатолий.
– Военная добыча, - повторил я мертвому персу и со стуком уронил его руку на землю. Похоже, мне не удалось его убедить, а потом его лицо облепили мухи. Я много лет носил это кольцо и только несколько месяцев назад потерял его в бане. В последнее время я очень похудел, и в парильне оно соскользнуло у меня с пальца, а что банщикам в руки попало, то пропало.
Два дня спустя, 29 мая, Юлиан отвел армию к Абузате, персидской крепости на Тигре в трех милях от Ктезифона.
Здесь мы встали лагерем. В течение нескольких дней никто из друзей не видел Юлиана: он уединился со своим штабом. Генералы расходились во мнениях: одни предлагали начать осаду Ктезифона, другие считали, что город надо обойти и продолжить завоевание Персии. Некоторые советовали вернуться домой. Никто из нас не знал, каков план Юлиана и есть ли он у него вообще. Не знали мы и о другом - в этот лагерь Шапур тайно направил к Юлиану посольство. Впрочем, по правде говоря, даже если бы я и знал об этом, мне было бы все равно. Я жестоко страдал от дизентерии, в таком же состоянии была добрая половина нашей армии.
Юлиан Август
30 мая
Персидские послы только что ушли, и с ними Хормизд. Я сижу в палатке совсем один. До меня доносится печальная песня, которую поет за стеной Каллист. Стоит страшная жара. Я жду Максима. Если я уйду из Персии, Шапур обещает уступить мне всю Месопотамию к северу от Анафы. Кроме того, он готов за свой счет отстроить наш город Амиду и возместить нам затраты на этот поход - золотом или как мы пожелаем. Персия побеждена.
Послы прибыли ко мне тайно. Они сами того хотели, и поэтому их привели в лагерь под видом персидских офицеров, взятых в плен во время сарацинского рейда. О том, что на самом деле это посольство, не знал никто, кроме нас с Хормиздом. Главный посол - брат великого визиря. С каким достоинством предложил он мне договор, по которому, в случае моего согласия, я расширяю свои владения на востоке больше, чем когда-либо со времен Помпея! Посол отлично это понимал и тем не менее счел возможным преподнести мне очередной образчик персидской риторики: