Императорская Россия в лицах. Характеры и нравы, занимательные факты, исторические анекдоты
Шрифт:
Генерал Н. Н. Раевский был насмешлив и желчен. Во время Турецкой войны, обедая у главнокомандующего графа Каменского, он заметил, что кондитер вздумал выставить графский вензель на крыльях мельницы из сахара, и сказал графу какую-то колкую шутку. В тот же день Раевский был выслан из главной квартиры. Он сказывал мне, что Каменский был трус и не мог хладнокровно слышать ядра; однако под какой-то крепостью он видел
Раевский говорил об одном бедном майоре, жившем у него в управителях, что он был заслуженный офицер, отставленный за отличия с мундиром без штанов.
(А. Пушкин)
Фельдмаршал П. А. Румянцев-Задунайский
В первую Русско-турецкую войну (1770) от графа Румянцева предписано было князю Репнину с корпусом его идти на помощь к Вейсману, но князь не успел подкрепить сего генерала, который был разбит турками и пал на поле сражения. Граф в первом жару написал Репнину: «Прибавляйте силы вашему ползущему корпусу… если бы вы это сделали при Минихе, вас повесили бы! Не подумайте, что я не могу сделать подобного… мое великодушие вас прощает».
(Из собрания П. Карабанова)
Граф Румянцев, сидя за обедом со всем своим штабом, принял курьера из Петербурга. Граф приказал курьеру принести депеши, которые он привез; распечатав первый пакет от императрицы, Румянцев узнает, что государыня назначает его фельдмаршалом. Прочитав вслух рескрипт, улыбнувшись, он сказал: «Государыня жалует меня фельдмаршалом; она ошибается, я рожден фельдмаршалом».
(Из собрания Е. Львовой)
Александр Гаврилович Замятнин, любимец Румянцева, остряк и забавник, во время Русско-турецкой войны, за обедом у фельдмаршала, бился об заклад с товарищами своими, что назовет его плутом… Вскоре Румянцев, посмотрев на него, спросил:
– Отчего такая задумчивость?
– Давно тревожит меня мысль, – отвечал Замятнин, – что в человеческом роде две противоположные крайности: или дурак, или плут.
– К какому же классу людей, мой батюшка, меня причисляешь? – рассмеявшись, продолжал Румянцев.
– Конечно, не к первому, – отвечал проказник.
Фельдмаршал граф Румянцев-Задунайский по обстоятельствам находился отдаленным от супруги своей графини Екатерины Михайловны, которая будучи примером постоянства, знала его неверность. По случаю какого-то праздника она посылает ему многие подарки через адъютанта Нейгардта, тут же для его камердинеров и несколько кусков на платье его любезной. Задунайский, тронутый до слез, сказал о супруге: «Она человек придворный, а я – солдат, ну право, батюшки, если бы знал ее любовника, послал бы ему подарки».
(Из собрания П. Карабанова)
Граф Румянцев однажды утром расхаживал по своему лагерю. Какой-то майор в шлафроке и колпаке стоял перед своею палаткой и в утренней темноте не узнал приближающегося фельдмаршала, пока не увидел его перед собою лицом к лицу. Майор хотел было скрыться, но Румянцев взял его под руку и, делая ему разные вопросы, повел с собою по лагерю, который между тем проснулся. Бедный майор был в отчаянии. Фельдмаршал, разгуливая таким образом, возвратился в свою ставку, где уже вся свита ожидала его. Майор, умирая со стыда, очутился посреди генералов, одетых по всей форме. Румянцев, тем еще недовольный, имел жестокость напоить его чаем, не сделав никакого замечания.
(А. Пушкин)
<…> Он прожил свой век столько же эгоистом, как и философом, и приносил более чести званию воина-полководца, нежели семьянина. Он разрознился с женой и, подобно Лафонтену, сделался совершенно чуждым своей семье. Один из его сыновей, окончив курс наук, приехал к отцу в армию, просить его о принятии на службу. «Да вы-то кто такой?» – спросил Румянцев. – «Сын ваш». – «А, а! Весьма приятно. Вы таки выросли». После нескольких, столь же родительских, вопросов молодой человек осведомился, где он может иметь свое помещение и что должен делать. «А вы поищите, – отвечал отец, – поищите: у вас, верно, найдется здесь в лагере кто-нибудь знакомый из офицеров».
Вот и другая еще черта: сын его, Сергей, возвращаясь из своего посольства в Швеции (1794), просил у Николая Ивановича Салтыкова рекомендательного о себе письма к отцу своему, чтобы ему представиться и быть хорошо принятым.
(РА, 1885. Вып. I)
Князь В. М. Долгоруков-Крымский
Какой-то генерал услышал, что московский главнокомандующий, князь Василий Михайлович Долгоруков-Крымский, отзывается о нем с невыгодной стороны, и, встретившись с ним на одном вечере, пристал к князю с требованием, чтобы тот прямо высказал, что думает о нем. Князь долго отнекивался, но генерал продолжал настаивать. Тогда Василий Михайлович в свою очередь потребовал, чтобы он дал слово не сердиться за те слова, которые у него сорвутся с языка, и, когда генерал обещал, громогласно объявил:
– Ты из каналий каналья! Ты сам этого хотел: слышали честные люди!
(Из собрания М. Шевлякова)
К московскому главнокомандующему, князю Долгорукову-Крымскому, на обед приглашен был только что приехавший генерал-поручик К. И. Каульбарс. Он опоздал. За столом началось движение стульев, чтобы поместить его, а князь с неудовольствием громко сказал: «Не беспокойтесь! Разве неизвестна русская пословица, что немец везде место сыщет».
(Из собрания П. Карабанова)
Однажды к князю Василию Михайловичу Долгорукову-Крымскому, в бытность его главнокомандующим в Москве (1780–1782), явилась мещанка и, упав на колени, со слезами умоляла его возвратить ей дорогие вещи, присвоенные немцем, у которого она занимала деньги.
– Встань, – сказал князь, – и говори толком, без визгу: заплатила ему долг или нет?
– Только, батюшка, тремя днями опоздала, а он, окаянный, от денег отказывается и вещей не отдает.
– Опоздала! Так ты и виновата сама, а жалуешься! Но точно ли вещи у него?