Императорский воспитанник
Шрифт:
«Я больше здесь не нужен. Ты справишься без меня… Странно, да? Я столько раз за эти четыре года мечтал сбежать, уехать, забрать сестренку, и… и не мог. Придумывал тысячи причин, отговорок, но не признавался даже сам себе, что не могу тебя бросить. Просто не могу»
Слова путались, наплывали на образы, и сменялись ощущениями. Растерянность, неверие. Боль. Одиночество. Решимость. Обида и судорожные попытки оправдать — «ОН просто не понимает, его обманули.» Злость. «КАК ты можешь?!» Злость. «Я не дам тебе стать такой же мразью!»
Бессилие… усталость… «Нельзя его бросать… нельзя бросать…»
Страх. Какие-то смутные обрывки разговоров, трактирщик с угрюмой физиономией, «таких герцогов предки на воротах развешивали»… Страх.
«Всерьез ведь думал, что придется бежать. Даже стал потихонечку готовиться. Смешно… мешок на голову, поперек седла и через перевал, в Империю. Там хоть не убьют. Прокормить нас троих я бы сумел. Наверное. На первое время немного денег было… дурак. Каро… ты успела вовремя, спасибо. Я могу быть за него спокоен.»
Грустно. Так грустно… но это пустяки. У них все будет хорошо.
«Каро… как же хорошо, что ты успела! И как жаль, что я не уехал тогда, сразу после твоего приезда. Я бы не узнал как это… когда одиночество отступает. И мне не было бы так больно, как сейчас. Каро… Прекрасная Принцесса из воздушного замка… и если уж назвались твоими рыцарями… всегда кому-то приходится говорить Тайные Слова, которые значат — дорога свободна… друг…»
Глава 23
Даниэля качнуло так, как если бы он был пьяным. Опять с ним произошло что-то странное. Но он даже не задумался об этом. Казалось, тот же удар молнии, что выхватил силуэт Лана в коридоре, прошил и его. Насквозь. До кончиков пальцев. Окончательно разрушая ту защиту, которую он вокруг себя старательно возводил. Обиду.
Обида на Лана… Это было… удобно. Позволяло надежно скрыть то, что он, Даниэль, видеть не хотел. Позволяло оправдывать себя, любые свои действия. Нарисованный зверек, глупая детская картинка разом сдернула последние ошметки защиты, за которой герцог пытался спрятаться от правды.
Как же, ведь это Лан не признавал его власти. Ведь это Лан продолжал говорить неприятную правду в глаза, когда все вокруг угождали и льстили. Единственный. Значит, только он виноват в том, что Даниэль был вынужден поступать с ним низко и подло. А начав поступать так, он уже не мог остановиться. Как не мог простить этого Лану. Свою вину ему простить не мог. Бесчувственный, толстокожий Лан, которому все унижения нипочем. Упрямый, такой упрямый, несгибаемый, несломленный… как же плохо тебе было все это время!
— Но я же не знал! Я не думал! — беззвучно закричал Даниэль. — «А ты хотел знать? Думал вообще о ком-то, кроме себя?»
Никогда ему не забыть эту картинку. И ту другую, из прошлого… а в голове — все, что он чувствовал минуту назад. Вот и ответ. На все вопросы разом. Он мерял по собственной мерке и судил по собственным поступкам. А для Лана они оказались малы…
«Ты предал его, ты, а не он!» — обвиняюще выдал внутренний голос.
— Нет, — в ужасе прошептал Даниэль. — Нет, неправда. Лан… нет… я… я не мог так…
Позднее Даниэль не мог вспомнить, как он относил ведра и тряпки. Память просто не сохранила это, вытаскивая из своих невероятных глубин позабытые давным-давно события.
От кухни он неверными шагами двинулся куда-то дальше. Ноги заплетались, как от смертельной усталости. Бывший герцог заново переживал всю их историю в попытке понять, как же так получилось, что он обвинял Лана во всех грехах, даже в своих? День за днем, от разговора к разговору. И слова, и события обретали новый смысл. Представали совсем в другом свете.
Лан всего лишь остался собой. Таким же прямым, уверенным и… преданным. Он единственный до последнего пытался остановить тот кошмар, в который Даниэль превращал свою жизнь. Как же он ослеп, что не видел этого? Почему?
Потому что прямота и честность Ланире всегда была требовательной. — Горько признался он сам себе. — Новые друзья не требовали ничего. Только давали, подталкивали, хвалили и восхищенно ахали. И Даниэль, как последний глупый барашек, пошел туда, где травка казалась более вкусной, а тропинка не такой крутой. Вот только заманчивый зеленый лужок на поверку оказался глубоким болотом… из которого он сам никогда не выбрался бы.
Запоздалый ужас прошёлся по спине, оставляя после себя толпу ледяных мурашек. Ведь он балансировал на краю, и бил по рукам того, кто отчаянно и из последних сил удерживал его от падения…
Лан не простит. Это понимание вдруг отозвалось отчаянной болью, перехватило горло огненным кольцом и сжало до потери дыхания. Лан удержал, дождался помощи, отдал все, что у него было. И ушел. Потому что такое не прощают… друзьям. Чужим — может быть, но не близким, не тем, кто бил наотмашь в самое незащищенное место.
Все это время, пока бывший герцог злился, придумывал обиды, судил и ревновал, он все равно чувствовал, что Лан рядом. А теперь… ушел. И эту пустоту не могла заполнить даже Каро, которая ему тоже… как прощальный дар.
Даниэль, погруженный в свои тяжелые мысли, не отдавал себе отчета в том, сколько он уже бродит по коридорам и где сейчас находится. Просто остановился у какого-то окна. Снаружи была буря. Парень смотрел, как дождь хлещет по пустынному угрюмому двору. За занавесом дождя угадывалось приземистое строение конюшни. Конюшня! Самое страшное воспоминание было связано с ней.