Императрица
Шрифт:
По возвращении в Женские покои я долго не могла опомниться от наглости Пэй Юаня, и меня терзали мрачные предчувствия. Я распорядилась усилить наблюдение за домом пребывавшего в ссылке Будущего и следить за встречами моего сына Солнце с чиновниками. Чиновник-распорядитель Хуи Ча попросил о тайной беседе.
— На смертном одре покойный император поручил Пэй Юаню обеспечивать надлежащую работу правительства, — тихо сказал он. — Эта завещанная ему власть пробудила у Пэя невиданное честолюбие. Потому-то сегодня вместо того, чтобы защищать Верховную Госпожу, он предложил ей сложить полномочия. Всем известно, что у государя-наследника нет никакого опыта в решении политических вопросов и он не сумеет править твердой рукой. Вернуть императора на трон означало бы отдать власть Пэй Юаню. Верховной Госпоже не следует ему доверять.
Эти рассуждения совпадали с моими собственными выводами. Я задержала отправку императорских войск против бунтовщиков и усилила охрану Внутреннего дворца. За несколько дней из материалов тайных расследований деятельности Пэй Юаня я узнала, что один из главарей бунтовщиков — его племянник. Однако ничто, помимо этих родственных уз, не доказывало виновность
И все-таки, несмотря на то, что у меня оставались кое-какие сомнения в пользу Пэй Юаня, я приняла решение. Было не так уж важно выяснить, виновен он или нет. Восстание, поднятое Ли Цинь Юэем, внуком Великого Военачальника, одного из двадцати четырех ближайших соратников первого императора нашей династии, посеяло смятение в императорском Дворце. Те, кто слепо мне подчинялся, стали выражать сомнения в законности моей власти. Позиция Пэй Юаня лишь укрепила эти пагубные настроения. Став Великим Секретарем по воле моего супруга, советник, способствовавший низложению государя, вышедший из повиновения Пэй Юань стал опасен. Следовательно, я должна была его устранить.
Морозным утром во время «Приветствия» я распорядилась арестовать Пэй Юаня. Начальники стражи Лес Перьев вошли во Дворец во главе двух отрядов, и пока многие из удивленных этим обстоятельством советников клялись, что ни в чем неповинны. Великий Секретарь без возражений и слез позволил им отобрать у него черную лакированную шапку, табличку слоновой кости и отделанный нефритовыми пластинами кожаный пояс — все регалии, соответствующие его положению.
На том же заседании я приказала разрушить усыпальницу Великого Военачальника Ли Чжи за то, что он породил внука-бунтовщика. Да будет отобрано у этой семьи имя Ли, коим наградил его Император Вечный Предок. [18] И пускай его кости будут разбросаны на все четыре стороны. Обрушив кару на покойника, с которым меня связывали самые теплые отношения, я предостерегала тех живых, кто осмелился бы совершить предательство. В тот же день императорские войска получили приказ выступать. Триста тысяч одетых в доспехи воинов поспешно отправились к захваченным городам. Вскоре моего слуха достигли вести об их победах. Армия бунтовщиков, являвшая собой просто скопище разбойников, при виде наших стягов бросилась бежать со всех ног. Мятежники перессорились в своем собственном лагере. Через сорок дней, после их первых оглушительных заявлений, повстанцы просили их помиловать, предложив мне отрубленные головы Цзу Цинь Юэя [19] и его ближайших сторонников. Я велела выставить их на копьях в центре Лояна. Прохожие тотчас осыпали эти мятежные головы плевками. Начальники императорских войск казнили главарей всех до последнего. Когда мне донесли, что Великий Военачальник полка Орлов Правой руки Чень By Тинь вел тайные переговоры с одним из бунтовщиков, я, не требуя других доказательств, отправила Великого Военачальника полка Орлов Левой руки отрубить ему голову, несмотря на то, что этот человек прославился как победитель тюрков и корейцев.
18
В средневековом Китае императоры часто награждали близких к трону сановников своим клановым именем, что являло собой наивысшую милость. Прежде чем получить имя Ли Чжи, Великий Военачальник именовался Цзу Чжи.
19
Ли Цинь Юэй стал зваться так после того, как у него было отобрано семейное имя Ли. жалованное Императором Вечным Предком.
После ареста Пэй Юаня и проведенного у него обыска дознаватель сообщил мне, что Великий Секретарь жил более чем скромно, обстановка его дома ограничивалась самым необходимым: ни позолоты, ни драгоценных тканей. За шесть лет на посту Великого Советника он скопил лишь несколько мешков риса и десяток отрезов шелка, подаренных моим покойным супругом и мной.
Честность этого человека меня растрогала. В тюрьме он не признал себя виновным, но и никогда не отрицал своей вины. В середине осени Пэй Юань был казнен на одном из перекрестков Столицы. Как мне сказали, прежде чем умереть, Пэй попросил прощения у своих приговоренных к ссылке братьев: «Будучи у власти, я не позволил вам извлечь выгоду из моего положения. А теперь из-за меня вы должны отправиться на край света. Мне очень жаль!»
Я не пыталась узнать, заслуживал ли Пэй Юань смерти, так как вынесенный ему приговор был решающим обстоятельством в сражении с повстанцами. Тайно я приказала взять его голову и тело, дабы достойно похоронить в окрестностях Лояна. Иногда в годовщину смерти я посылала туда приношения и молилась.
В Запретном дворце мой суровый голос разносился по всему залу Добродетельной Власти.
— Господа, вы прекрасно знаете, что я никогда не разочаровывала Небо! Я служила покойному государю более двадцати лет. Государственные дела причинили мне множество хлопот. Я заботилась о равновесии в Империи и старалась принести народу радость. Каждому из вас я дала богатство и знатность. С тех пор как прежний владыка покинул вас, вверив мне бразды правления, я никогда не занималась собственным здоровьем и все мои мысли были направлены на благо подданных. Среди бунтовщиков были министры, военачальники и чиновники Двора. Так где же верноподданнические чувства, где честь и совесть? Позор вам! Люди лукавые и непокорные меня не пугают. Но я спрашиваю: кто из вас могущественнее, суровее и упрямее Пэй Юаня, исполнителя посмертной воли моего усопшего супруга? Кто более воинствен, дерзок и яростен, чем Цзу Цинь Юэй, потомок одного из ближайших соратников основателя династии? Кто более привычен к сражениям, ловок и умудрен в вопросах тактики, нежели Чень By Тинь, ни разу не потерпевший поражения в бою? Все трое слыли неукротимыми! Но стоило этим людям меня предать — и я отрубила им головы. Если вы думаете, что управитесь лучше, поднимите восстание немедленно. В противном случае, объединив усилия, останьтесь в живых и продолжайте помогать мне в решении государственных дел, дабы выказать себя достойными грядущего!
В первый месяц первого года эры под девизом «Обители Света» я начала пестовать новый мир. С укреплений городов исчезли императорские стяги давних времен и на ветру затрепетали мои — золотые, окаймленные сиреневой полосой. При Дворе я заново распределила полагающиеся по рангу цвета: сиреневый — чиновникам и военачальникам выше третьего ранга, пурпурный — придворным четвертого, алый — пятого. Шестому рангу пришлось довольствоваться темно-зеленым, в то время как седьмой стал носить светло-зеленые одеяния. Восьмой и девятый ранги, занимавшие самое низкое положение, обрели некоторое утешение: я одела их в цвета нарождающейся весны. В правительстве я уничтожила старые названия Государственных Советников. Вдохновляясь примером досточтимой династии Чжоу, давшей начало нашему клану By, я пожелала, чтобы отныне политика стала праздником жизни. Особым указом я переименовала Большую Канцелярию в Террасу Божественных Птиц, Большой Секретариат — в Павильон Феникса, ведомство Наиважнейших дел — в Балкон благоприятных знаков. Шесть ведомств, занятых вопросами внутреннего управления — общественными делами, обрядами, войском, правосудием, строительными работами, — стали, соответственно, Палатами Неба, Земли, Весны, Лета, Осени и Зимы.
Вращаясь в небосводе, звезды рисуют совершенные геометрические фигуры. Цветы, распускаясь, открывают нам мир гармоничной архитектуры. Времена года сменяют друг друга в творческом порядке. Родиться, расцвести, созреть и увянуть, ибо там, где есть смерть, существует и урожай. Вершина поэзии — молчание. Высшее достижение художника — белизна незапятнанной чистой бумаги. Мудрец размышляет об отсутствии смысла. Озарение Будды — угасание мира. Высшая власть государя — в отказе от власти. Неподвижно и сосредоточенно его воля направляет разум Природы, поддерживающей равновесие между светом и тьмой. Спокойное и целеустремленное, его управление проницает вселенское развитие вечного движения. Бесконечно могущественная и в высшей степени деликатная, его рука применяет невидимые законы, оплодотворяя поля, перемещая по небосводу звезды, призывая домой перелетных птиц. Четыре месяца спустя после объявления эры под девизом «Обители Света» я была готова перейти к высшей ступени своей политики. Эра под девизом «Опущенных Рук и Соединенных Ладоней» возвестила о моем решении править миром, не прибегая к насилию, в молитвенной позе. Впереди боги, спустившиеся с небес, у меня за спиной — вся страна, падающая ниц. Отныне не будет вскинутых рук, размахивающих копьем кары, не будет тщетных усилий и бесполезной суеты. Теперь, когда злые духи изгнаны, я подавлю шум этого мира силой неподвижности.
ДЕВЯТЬ
У меня прекратились месячные кровотечения.
Тщетно округлялась и таяла луна — алый прилив иссяк.
В этом бренном мире женщины — океанские жемчужины, чей блеск родится из скверны. Кровь была ниточкой, связывавшей меня с подземным царством, где мрачный лабиринт раскинулся вокруг вечного костра.
Это было источником моей энергии.
Будучи Верховной Императрицей, я должна была молчать о своем недуге. Но резкие смены настроения не укрылись от моей старой служанки Изумруд. Как-то вечером она вызвала ко мне лекарицу. Обследование не заняло много времени Суровая женщина в мужской шапочке, пав ниц, поздравила меня: мое божественное тело вернулось к изначальному состоянию; безмятежность уснувших чувств позволяла мне наконец достигнуть бессмертия. Слово «уснувших» мне не понравилось, и я усталым жестом заткнула лекарю рот. Эти дворцовые прислужницы никогда не знали напористости мужского достоинства и потрясений родовых мук. Девственность превратила их в отрешенные от мира создания. Лишенное соков дерево теряет листву и сохнет. Утратив первобытную женскую суть, я почувствовала себя мертвой. Боги предписывали мне добродетельно хранить вдовство, и я подчинялась их воле. Плотские наслаждения меня более не интересовали. Что ж, оргазм станет моей жертвой Небесам.
Государственные дела вновь пошли на лад. Я опять превратилась в ткачиху за станом, распутывающую невообразимый клубок нитей. Днем, в окружении советников и военачальников, я забывала о возрасте, усталости, отсутствии рядом мужчины, который выслушал бы меня и поддержал. Вечером, вернувшись во Внутренний покой и сев перед зеркалом, я видела, как вместе с прической распускается тугой узел: уходят моя гордыня и обманчивая молодость. Когда служанки протирали мне лицо кусочками мокрого шелка, смывались и белая пудра, и пурпурные румяна. И я вынуждена была созерцать беззащитную кожу, где морщины уже начали сплетать сеть у глаз и в уголках губ. При свете свечей зеркало предлагало мне заглянуть в бездну. Я видела Маленького Фазана — юного, красивого, трепещущего от желания. И тотчас за его спиной появлялась тоненькая женщина с горделивой осанкой. Она смеялась, подтрунивала над ним, усаживала рядом с собой на лошадь. Плечо к плечу, бедро к бедру оба исчезали во мраке воспоминаний.
Без Маленького Фазана, с его головными болями и кипением чувств. Внутренний покой казался мне пустым. В огромном саду, откуда как будто сбежали все человеческие существа, каждое дерево что-то нашептывало, каждая вещь говорила о прошлом, и от занавесей исходил аромат, воскрешавший во мне частицу былого. Я спала одна, не зная, как совладать с бессонницей, а потому в конце концов часто будила Кротость и приказывала ей идти впереди, освещая мне путь фонариком. Мы переходили из павильона в павильон, и старые служанки при виде меня простирались на полу, а потом спешили распахнуть дверь. В комнатах, куда я не осмеливалась заглянуть днем, горел свет: вот эту цитру он гладил; там, у аквариума, я все еще улавливала отзвуки его по-детски непосредственного смеха; здесь, у окна, мы поссорились; а вон — его кисти, тушеч-ница и все еще открытые книги… Порой казалось, будто Маленький Фазан шагает рядом со мной, нашептывая слова любви; иногда же я теряла его из виду за какой-нибудь оградой или за углом перехода. Силуэт Маленького Фазана то исчезал среди зарослей, то растворялся в бесконечности. Время от времени у меня хватало духу распорядиться, чтобы кто-нибудь открыл дверь конюшни. Увидев меня, его лошади принимались гарцевать и радостно фыркать. Я целовала любимую кобылу Маленького Фазана — Снежную Песнь, не отводившую от меня грустного взгляда. И я, зарывшись лицом в ее гриву, давала волю слезам.