Империум. Антология к 400-летию Дома Романовых
Шрифт:
Штат немецкой стрелковой роты по расписанию включает почти две сотни личного состава, сто тридцать ружейных стволов, шестнадцать пистолетов-пулеметов, двенадцать ручных пулеметов и три миномета калибра пятьдесят миллиметров.
По расписанию – да, но разведчики углядели новенькие автоматы МП-38 чуть не у каждого третьего бойца, минометы не пятидесяти, а восьмидесяти одного миллиметра, а в рощице – то, что Саблин принял за склад боеприпасов и амуниции – замаскированные стопятимиллиметровые гаубицы числом три. Да не на конной тяге, а на бронеавтомобилях «хорьх». Тех, что немцы называют «специальная машина 222», и это еще двадцатимиллиметровые пушки и дополнительные пулеметы.
По всему выходило, что противостоит им не обычная рота, а ударная группа. И это вносило существенную поправку в расклады.
Саблин прикидывал свои силы. Гренадерский взвод включает три отделения, в каждом из которых по три тройки – командир тройки фельдфебель и два младших либо старших унтер-офицера. Плюс подпрапорщик или прапорщик, командир отделения, который в боевых условиях примыкает к тройке на особо опасном направлении. Итого тридцать бойцов и он сам, командир взвода. Тридцать один человек до копеечки.
Правда, в бою каждый стоит десятерых. У всех «пятерочки» – пятая модель автомата Федорова в укороченном десантном варианте. Отличное, безотказное оружие с негромким боем. Различить звуки выстрелов можно только вблизи, и то – автоматная очередь напоминает этакое стрекотание, а не пальбу. Плюс наганы, казачьи ножи-засапожники. Оно, конечно, не оружие главное, а люди, им владеющие. За своих бойцов Саблин был спокоен – доказали делом. Но вот пулеметов, например, у них не было. Зачем диверсантам пулеметы? А ударная группа наверняка имеет не по одному МГ на отделение, а больше. М-да… задачка.
Далее, погранцы. Сорок бойцов вместе с командирами. Итого, численностью они проигрывали немцам более чем вдвое. Оружие у чехов свое, изготовленное на «Ческа Зброевка». Очень неплохая винтовка CZ.24 – легкая и точная, но всё же – магазинная винтовка. Это не самозарядка, и не пистолет-пулемет. Пока передернет чех затвор, германец его из «эм-пэ» в решето превратит. Пулеметы приличные – ZB.26, но их мало, всего четыре на заставу. Пистолеты у офицеров.
И главное, парни эти обучены стеречь контрольно-следовую полосу да ловить нарушителей границы. Сражаться с регулярными частями не их, в общем-то, дело. И застава совершенно не приспособлена удерживать штурм ударной группы. Укреплений здесь никаких нет, и быстро их не возведешь. А времени у него – Саблин был уверен – очень мало. Или почти нет.
Есть о чем задуматься.
– Почему так получилось, Милан? – спрашивал Саблин у чеха поздним вечером. Тот достал бутылку бехеровки, чтоб посидеть, но легкого трепа под рюмку крепкого ликера, настоянного на двух десятках трав, что-то не получалось. – Где ваша армия? Почему против ударной группы «гансов» стоит ваша застава, беззащитная, как голенькая девочка перед пьяным ландскнехтом?
– Я сообщал, – глухим голосом отвечал Блажек. – Специально ездил в дот сто двадцать девять, до него ближе. И у них есть связь. Теперь и у нас есть, провели к вашему приезду, а тогда… Доложил о подходе германского подразделения. Мне заявили, что это провокация. Приказ – не поддаваться на провокации.
– Ага, провокация. Если эта «провокация» ударит из всех стволов, от вашей заставы не останется живого места.
– Ты немного не знаешь, Иван, – сокрушался надпоручик. – Наверху уверены, что если будет удар, то в Судетах. Туда сейчас прикованы взгляды всей Чехословакии. Там основные силы. Нас прислали сюда, на австрийскую границу, лишь две недели назад.
– Ладно, – кивнул Саблин, наливая по стаканам. – А если вторжение состоится, мы можем рассчитывать на помощь? Из дота или еще откуда?
– Обслуга укрепления семь человек, – покачал головой Милан. – И у них приказ – оборонять свой участок. Гарнизон в Зноймо невелик, и у них тоже приказ. Нет, Иван, справляться придется самим.
Два дня прошли спокойно, но напряжение на заставе не уменьшалось – нарастало. Милан и его заместители, подпоручик Куберт и поручик Несвадба, ходили озабоченные, покрикивали на бойцов. «Войины-свободники-дэсатники» быстро и точно выполняли распоряжения, шустрили по службе, но вид при этом имели какой-то… потерянный. Только опытный глаз мог заметить растерянность рядовых и подофицеров, но Саблин видел.
А немцы не очень-то и скрывались. Лагерь жил своей жизнью, и «гансы», казалось, не обращают внимания на пограничников. Дымила полевая кухня, часто случались построения, потом личный состав разбивался на группы – то ли чистили оружие, то ли проводили какие-то занятия. Только что строевой не занимались и не устраивали учебных стрельб.
Но Саблин не обманывался: не единожды замечал он проблески оптики в невысоких кустах перед рощицей. В самой роще засек хорошо замаскированные пулеметные гнезда. И о гаубицах помнил поручик, и о минометах не забывал. И был уверен – их прибытие не осталось незамеченным.
А вчера на свободное пространство вышел гауптман и принялся нагло, в упор рассматривать заставу через бинокль. Нисколько не скрываясь и ничего не боясь. Саблин был на вышке и тоже рассматривал немца, лицо которого почему-то показалось странно знакомым.
Поручик поднапряг память и вспомнил – точно! – приезд делегации рейхсвера в тридцать пятом. Наметилось тогда некоторое потепление в отношениях двух держав. Среди прочей программы были предусмотрены спортивные состязания. Саблин, зеленый подпоручик, только что окончивший училище, томился при штабе в ожидании назначения. В свое время был Иван чемпионом Кадетского корпуса по боксу, успешно боксировал и в училище, неудивительно, что его включили в программу. Выйти на ринг выпало против здоровенного фельдфебеля. Сил у немца было много, но вот умения – гораздо меньше.
Сейчас он невольно улыбнулся, вспоминая былое. Как измотал тогда германца уходами и уклонами, разъярил его, заставил слепо выбрасывать бесполезные удары, а потом перешел в контратаку. Хорошо попал правым прямым – раз, четко приложил через руку – два, и – акцентировано, левым боковым прямо в челюсть – три! Аут. В угол тевтона уносили.
Так вот где встретиться довелось! Что, «ганс», опять противостояние?
Никогда еще большой зал Коричневого дома не слышал столь отъявленной лжи. Со времени приобретения 26 мая 1930 года нацистской партией Германии, с последующей обширной реконструкции, проведенной Паулем Людвигом Тростом по эскизам самого Гитлера, и позже, когда с начала 1931 года в здание перебралось всё высшее руководство партии – никогда еще большой зал не был свидетелем такой подлости и такого унижения.