Империй
Шрифт:
– Вот где надо жить, Тирон, – поведал мне Цицерон, остановившись у ступенек. – Вот куда мы переберемся, когда мне не придется больше сражаться на выборах и будет уже безразлично, что подумают люди. Только представь себе: дом и сад, где столь приятно предаваться чтению, а детям так нравится играть. – Он поглядел в сторону Эсквилинского холма. – До чего же всем станет легче, когда это дитя появится на свет. Словно грозы ожидаешь…
Найти дом Каталины было нетрудно, поскольку располагался он поблизости от храма Селены, который всю ночь напролет освещался факелами, зажигаемыми в честь лунной богини. На улице нас уже дожидался раб, которому велено было проводить гостей в покои. Он провел нас прямиком в прихожую,
– Госпожа, – напомнил он, – я пришел увидеться с твоим мужем, а не с тобой.
При этих словах она закусила губу и тут же умолкла. Этот дом был одним из самых старых в Риме. Половицы громко заскрипели под ногами, когда мы двинулись следом за рабом во внутренние покои, где пахло старыми пыльными занавесками и фимиамом. Запомнилась любопытная вещь: стены были почти голыми, причем, судя по всему, оголили их не так давно. На них виднелись пятна не совсем ясных четырехугольных очертаний. Вероятно, ранее там висели гобелены. А на полу от статуй остались пыльные круги. Все убранство атриума составляли гипсовые маски предков Катилины, порыжевшие от дыма, который курился под ними на протяжении жизни нескольких поколений. Там же стоял и сам Каталина. При столь близком рассмотрении поражал прежде всего его гигантский рост – Сергий был по меньшей мере на голову выше Цицерона. Второй неожиданностью было присутствие за его спиной Клодия. Это, должно быть, сильно и очень неприятно удивило Цицерона, но он был слишком опытным юристом, чтобы как-то проявить свои чувства. Цицерон обменялся быстрым рукопожатием с Каталиной, затем с Клодием, вежливо отказался от предложенного ему вина, и все трое без задержки перешли к делу.
Вспоминая былое, я до сих пор поражаюсь сходству между Каталиной и Клодием. То был единственный раз, когда я видел их вдвоем, и они вполне могли сойти за отца и сына. У обоих был протяжный говор, и стояли оба в какой-то одинаковой небрежно-расслабленной позе, словно им принадлежал весь мир. Полагаю, именно эта черта называется «породой». Потребовались четыре столетия браков между самыми блестящими семействами Рима, чтобы произвести на свет этих двух негодяев – чистокровных, словно арабские жеребцы, но столь же несдержанных, безумных и опасных.
– Вот в чем я вижу суть, – начал Катилина. – Юный Клодий произнесет великолепную обвинительную речь, и каждый скажет, что он – новый Цицерон. Даже я буду склонен признать это. Но потом ты, Цицерон, произнесешь речь защиты, еще более блестящую, и тогда никто не удивится тому, что я буду оправдан. Иными словами, мы все устроим грандиозное представление, и каждый из нас укрепит свои позиции. Я буду объявлен невиновным перед народом Рима. Клодия признают отважным и честным мужем. А для тебя это будет очередной громкий триумф в суде, поскольку ты успешно защитишь того, кто на голову выше всех твоих обычных клиентов.
– А что, если судьи решат иначе?
– О них не беспокойся, – хлопнул себя по карману Катилина. – О судьях я уже позаботился.
– До чего же дорого обходится нам правосудие, – улыбнулся Клодий. – Бедному Катилине пришлось распродать всю свою фамильную собственность, чтобы быть уверенным в торжестве справедливости. Нет, это в самом деле скандал какой-то. И как только простые люди выворачиваются?
– Мне нужно просмотреть судебные документы, – проговорил Цицерон. – Сколько времени
– Три дня, – ответил Катилина и сделал жест рабу, стоявшему у дверей. – Тебе столько хватит, чтобы подготовиться?
– Если судей уже удалось убедить, то вся моя речь уместится в нескольких словах: «Пред вами Каталина. Отпустите его с миром».
– Нет-нет, мне нужно все, на что только способен Цицерон, – запротестовал Катилина. – Я хочу, чтобы речь звучала так: «Сей б-б-благородный муж… В коем течет к-к-кровь нескольких столетий… Узрев слезы ж-ж-жены и д-д-друзей…» – Он воздел руку к небу и с силой потрясал ею, грубо подражая заиканию Цицерона, которое обычно было почти незаметно. Клодий со смехом внимал ему. Оба были слегка навеселе. – Я хочу, чтобы были упомянуты «африканские д-д-дикари, осквернившие сей древний суд…» Я хочу, чтобы перед нами предстали призраки Карфагена и Трои, Дидоны и Энея… [24]
24
Эней – в античной мифологии один из главных защитников Трои во время Троянской войны, легендарный родоначальник римского народа. Царица Дидона – мифическая основательница Карфагена. Дала приют Энею во время его странствий и покончила жизнь самоубийством, не вынеся разлуки с ним.
– Все это ты получишь, – холодно прервал его Цицерон. – Работа будет сделана на совесть.
Вернулся раб с судебными документами, и я принялся торопливо их складывать в свою сумку, чувствуя, что атмосфера в доме сгущается по мере того, как вино все больше дурманит головы. Поэтому мне хотелось как можно скорее увести Цицерона оттуда.
– Нам понадобится встретиться для обсуждения свидетельств в твою пользу, – продолжил он тем же ледяным тоном. – Лучше завтра, если это тебя устраивает.
– Конечно же, устраивает. Все равно мне больше нечем заняться. Этим летом я рассчитывал включиться в борьбу за консульство. Однако, как ты знаешь, этот юный пакостник вставил мне палку в колеса.
И тут Катилина проявил ловкость, воистину поразительную для такого гиганта. Резко подавшись вперед, он неожиданно охватил Клодия правой рукой за шею и согнул вдвое. Бедный Клодий, который, кстати, слабаком вовсе не был, издал приглушенный крик и вялыми пальцами попытался оторвать от себя руку Каталины. Но сила того была просто ужасающей, и не исключаю, что следующим быстрым движением он сломал бы своему приятелю шею, если бы не спокойный и тихий голос Цицерона:
– Как твой защитник должен предупредить тебя, Катилина, что убивать своего обвинителя в высшей степени неблагоразумно.
Услышав это предупреждение, Катилина обернулся и насупил брови, словно на секунду забыв, кто такой Цицерон. А затем расхохотался. Он взъерошил Клодию светлые кудри и выпустил его голову из железного захвата. Тот отшатнулся назад, кашляя и потирая шею и щеку. Юноша бросил на Каталину быстрый взгляд, исполненный неподдельной ненависти, но вслед за тем тоже засмеялся и горделиво выпрямился. Они обнялись, и Катилина крикнул, требуя еще вина, а мы оставили их пировать вдвоем.
– Ну и парочка! – воскликнул Цицерон, когда мы проходили мимо храма Луны, держа путь домой. – Не слишком удивлюсь, если к утру они убьют друг друга.
К моменту нашего возвращения у Теренции уже начались схватки. Ошибки быть не могло. Еще когда мы шли по улице, до нас донеслись крики. Цицерон остановился как вкопанный посередине атриума, бледный от волнения и тревоги. Ведь когда рождалась Туллия, его не было дома, а к тому, что происходило сейчас, он был совершенно не готов. Во всяком случае, в его философских писаниях на этот счет ничего не говорилось.