Империя и воля. Догнать самих себя

Аверьянов Виталий Владимирович

Наверное, таким из наших коллег по клубу как Наталия Нарочницкая и архимандрит Тихон (Шевкунов) было бы весьма любопытно узнать, что их причисляют к провозвестникам нового ГУЛАГа. Впрочем, горячие нападки Лаврова объясняются еще и субъективной причиной — его столкновением с Сергеем Черняховским в прямом радиоэфире, в результате чего Лавров попал в клинику с травмой носа. (Черняховский, надо сказать, принадлежит внутри Изборского клуба к крылу крайне левых, коммунистов-ортодоксов — по его убеждению, рефреном проходящие через выступления Лаврова слова об осквернении Красной площади мавзолеем оскорбили миллионы людей.)

В том же марте 2013 года было опубликовано открытое письмо «круглого стола» Русского дворянского собрания Путину, Медведеву, Патриарху Кириллу, лидерам парламентских партий и политической оппозиции, — в нем от имени

русской эмиграции заявлено, что просьбы президента РФ об участии соотечественников в развитии экономики нашей родины не будут выполнены без вынесения Ленина из Мавзолея. Наконец, в эту же, по всей видимости, согласованную кампанию вписывается и недавнее заявление представителей Дома Романовых на ту же тему.

Что можно ответить на эти призывы по существу? Известно широко распространенное мистическое настроение, которое, наверное, в самой короткой форме передано в иронических строках известного рок-поэта:

Пока не зарыт государственный прах, Эта баржа вряд ли покинет мель…

Верна или не верна мистическая интуиция о судьбоносности того момента, когда не станет мавзолея на Красной площади, очевидно, что с 1924 года наша страна жила сложной жизнью, переживала и взлеты, и падения. «Баржа», мягко говоря, не стояла на мели. Среди членов Изборского клуба нет никого, кто отрицал бы исторически достоверные факты преступлений и репрессий. Изборцы, пожалуй, лучше многих других видят недостатки СССР — по той простой причине, что хорошо знают сам предмет, изучают его, с любовью, с требовательностью, с критическим подходом. В частных беседах между собой у членов клуба звучат такие факты и подробности про язвы и слабости советского проекта, которые и не снились «коллективному Сванидзе» с его набором штампов 25-летней давности и «советологической» пробы. Но мы видим и великую силу и правду этого исторического проекта, его связь с ходом становления всей Русской цивилизации.

В нашем понимании советский строй прошел огромный путь, и за 70 лет в нем сменили друг друга несколько поколений политиков, воинственных идеологов, созидателей и творцов, хранителей и реставраторов. Это был богатый мир, целый космос, в котором находилось место и всем нынешним представителям зрелого поколения, включая тех, кто призывает «проклясть и забыть» это 70-летие.

Среди членов Изборского клуба к Ленину отношение разное. Во всяком случае, в Ульяновске в декабре прошлого года тост за Ленина пить не стали. Решение проблемы мавзолея и его нахождения в символическом центре страны, на мой взгляд, станет возможным только на пути гармонизации и взаимопонимания советских патриотов и традиционалистов-консерваторов. То есть на пути того самого синтеза, о котором мы радеем. Решение этой проблемы невозможно на волне новой декоммунизации и десоветизации, новой перестройки и оголтелой пропаганды. А если бы такое стало возможно, то это вновь, как и 20 с лишним лет назад, означало бы самоуничтожение и самоотрицание нашей цивилизации. (К сожалению, некоторые представители эмиграции не понимают, не чувствуют всего этого, в силу, быть может, своей многолетней оторванности от России.)

Кстати говоря, в Ульяновске мы услышали в ходе обсуждения синтеза красной и белой традиций государственности свежее предложение — перенести мавзолей на родину большевистского вождя, в создаваемый там на базе Музея Ленина «Музей СССР».

Советское наследие стало камнем преткновения

Сегодня советский период истории оплеван больше чем любой иной. Искажения советской истории местами не менее вопиющи чем искажения истории царствования Иоанна Грозного или Николая II. Но если с нашими государями «справиться» легче, то осуществить еще одну десталинизацию страны гораздо труднее. Миллионы людей, которые помнят свое недавнее прошлое, не дают манипулировать ими так легко, как это получается у историков-пропагандистов в отношении отдаленной старины.

Самое же важное заключается в том, что на пути выработки общенациональной идеологии нового образца вопрос о советском наследии становится камнем преткновения. Принимать это наследие или отказываться от него — ожесточенный спор, который разделил многих.

Среди причин этого ожесточения есть и личные обиды многих людей, которые представляют себя не реализовавшимися в прежней советской жизни, а также семейные обиды, неготовность простить за репрессированных родственников. Все это достаточно очевидно.

Однако, главной причиной, на мой взгляд, является то, что советское наследство было приватизировано, и послужило материальной базой для крупного капитала. С точки зрения принципов нового порядка, должна быть вытравлена память о том, каким трудом, какими и чьими усилиями создано все то богатство, растрачиванием которого живет нынешний правящий слой. При этом духовная составляющая советского наследства, которая де факто продолжает питать все здоровые слои общества через преемственность в литературе, искусстве, бытовом укладе, в легендах, афоризмах, даже анекдотах, принимается по умолчанию, как нечто само собой разумеющееся и незначимое в том, что касается его «советского» происхождения.

Некоторые критики, как, например, Игорь Чубайс недоумевают, как можно говорить о советском консерватизме. Однако, в конечном счете, если какой-то весомый консерватизм, имеющий опору в реальных людях и структурах, и возможен в нашей ситуации, так это преимущественно консерватизм советский. Современная Россия и бывшие республики СССР в значительной мере живут внутри советского наследия. Это неустранимый и действенный фактор жизни. СССР реально и зримо присутствует в сохранившейся индустрии, инфраструктуре, во всем ландшафте исторического и технологического пространства, наконец, в ключевых кадрах производства, науки, образования, которые продолжают передавать свой бесценный опыт молодому поколению. СССР, даже после своего распада, продолжает культурно связывать те народы, которые были объединены общей исторической судьбой в XX веке и ранее, он накладывает свои скрепы через живую память людей, а не через слишком древние и от того более абстрактные дореволюционные связи и традиции.

Сегодня призывы о покаянии русского народа за коммунизм должны быть отвергнуты и повернуты в иную сторону. Необходимо призвать бывших и актуальных «антисоветчиков» к метанойе, перемене ума, исправлению вывихнутых мозгов — ведь их злобные нападки на целый исторический период строятся лишь на выпячивании преступлений, репрессий, гонений, безбожия и т. д. Однако непонятно, на чем зиждется их желание вычеркнуть советский период из славной истории державы. Ведь немалые несправедливости можно без труда отыскать и в дореволюционной России (к примеру, царствование Петра I по жестокости мер и неразборчивости в средствах явно идет впереди эпохи Сталина; вообще XVIII век с его неорганичным крепостничеством и отрывом дворянства не только от простонародья, но и от национальной традиции, может соперничать с XX веком).

Что помешало нам как народу, как государству, сохранив потенциал и лучшие завоевания советского проекта, окрестить его? И почему в годы перестройки, в том числе и во имя борьбы с безбожием, мы утратили этот потенциал? Не получается ли, что православие использовали для ослабления в конечном счете самого же православия — ведь растерянный, заклеванный и вымирающий народ не явит сильной веры.

Один из крайних и во многом справедливых аргументов критиков советского строя — о жестком атеизме и воинствующем безбожии этой эпохи. Однако правильно ли поставлен перед обществом этот вопрос? Оставляя за скобками проблему «малого воцерковления» страны в 40-е годы, процесс которого в 50-е годы был приостановлен а после ухода Сталина вообще перечеркнут, примем для удобства рассмотрения за аксиому, что это были 70 лет безбожия. Даже при такой постановке вопроса в нашем понимании вопрос должен стоять не о закреплении и не о фиксации памяти об атеизме и гонениях на верующих. Сущностный вопрос в другом: что помешало нам как народу, как государству, сохранив потенциал и лучшие завоевания советского проекта, окрестить и воцерковить его? И почему в годы перестройки, в том числе и во имя борьбы с безбожием, мы утратили этот потенциал? Не получается ли, что в данном случае Церковь, которая получила «свободу», была использована внешним врагом для ослабления страны и народа? Иными словами, православие использовали для ослабления в конечном счете самого же православия — ведь растерянный, заклеванный и вымирающий народ не явит сильной веры.