Империя, не ведавшая поражений
Шрифт:
Пройдя мимо в третий раз, итаскийцы засыпали нас дождем абордажных крючьев. Несмотря на топоры, мечи и мои стрелы, они подтянули нас к себе и быстро нас захватили.
Началась настоящая битва.
Сколько прошло времени с тех пор, как нам приходилось сражаться на собственной палубе? Я не мог вспомнить. Но итаскийские моряки хлынули через борт, перепрыгивая через собственных мертвецов. Господи, подумал я, сколько их тут? Казалось, будто галеон набит ими, словно бочка селедками.
Я ожидал, что они устремятся на нос и корму,
Вскоре я понял, почему. Над ней начал трудиться отряд моряков с топорами.
Старик рявкнул на Барли и Святошу, и они набросились на топорников. Но итаскийские моряки стеной встали на их пути.
С меня было достаточно. Не обращая внимания на непрекращающийся обстрел со стороны снайперов, я выпускал стрелу за стрелой. В конце концов это помогло, но они успели серьезно повредить грот-мачту.
Мимо моего носа просвистел абордажный крюк. Что еще?
Итаскийские моряки, остававшиеся на галеоне, бросали в нашу сторону канат за канатом.
Это было безумие. Самоубийственное безумие. Ни один корабль, знавший нас, не пытался помешать нам уйти. Ни один. Даже самые гордые и сильные из них делали все, чтобы уйти самим. По крайней мере две сотни трупов усеивали палубу «Дракона». Из наших шпигатов струилась кровь. И тем не менее королевские морские пехотинцы продолжали карабкаться через горы своих павших.
Что ими двигало?
Направление атаки переместилось с грот-мачты на носовую надстройку. Несмотря на отчаянное сопротивление, итаскийцы пробились к трапам. Прикончив столько снайперов, сколько мог, я осторожно убрал лук подальше и, вытащив абордажную саблю, начал рубить головы в шлемах.
Прошло немало времени, но моя рука до сих помнила ритм. Защита, выпад, защита, удар. Никакого дурацкого фехтования. Уколы — для рапиры, оружия благородных. На «Драконе-мстителе» не было благородных, одни лишь отлично знающие свое дело убийцы.
Следом за морскими пехотинцами итаскийский капитан послал остатки своих моряков. А по прошествии кошмарного часа он явился сам, вместе со всеми, кто еще оставался на борту.
Как всегда, мы победили. Как всегда, мы не оставили никого в живых, хотя в конце нам пришлось охотиться за несколькими по трюму их корабля. Эту задачу взял на себя разъяренный Барли.
Долго длившееся чудо нас не покинуло. Как только те из нас, кто мог, отправили итаскийцев на корм рыбам, стало ясно, что никто не погиб. Но некоторые об этом сожалели.
Я прошел мимо Толстяка Поппо, который умолял, чтобы кто-нибудь его прикончил. На нем не осталось ни единого живого места, не изрезанного итаскийскими клинками. Его внутренности лежали на его коленях.
Вместо того чтобы его убить, я принес ему кружку бренди — мне удалось найти бочонок Вельбота. Затем, в сопровождении Маленького Мики, который выглядел немногим лучше, чем Поппо, я перебрался на галеон.
Мне хотелось выяснить, что стало причиной подобного безумия. И, возможно, первым добраться до их грога.
У Святоши возникла та же самая мысль. Когда мы прошли мимо него, он обшаривал камбуз.
Спереди донеслись крики. Барли нашел выжившего.
Мы же нашли корабельный карцер.
— Вот ведь проклятье, — сказал Мика. — Ну и крепок же он!
За решеткой сидел тролледингец, которого мы сбросили за борт. Видимо, он какая-то важная персона, подумал я, иначе он давно бы уже кормил рыб. Вероятно, какой-то вождь, ставший чересчур несносным.
На его коленях лежала моя стрела с ободком.
Я уставился на нее. Она и прежде находила способы вернуться назад, но не столь экзотическим образом.
На Мику это тоже произвело немалое впечатление — он хорошо знал, что значит для меня эта стрела.
— Это знак. Лучше отведем его к Старику.
Тролледингец, который настороженно разглядывал нас, со смехом вскочил.
— Да, пошли встретимся с безумным капитаном!
Выслушав мой рассказ, Колгрейв немного подумал и сказал:
— Отдай ему койку Вельбота.
Он отвернулся, сверля взглядом южный горизонт. Курьерская шлюпка все еще оставалась там, наблюдая за нами.
Я вернулся на итаскийский корабль за сестрами стрелы с ободком.
Обычно я почти не занимался ничем другим, кроме как выпускал смертоносные стрелы. Я был привилегированным специалистом, и мне не приходилось что-либо делать, если в том не возникала необходимость. Но теперь всем приходилось заменять тех, кто был слишком изранен, чтобы подняться, но слишком хорошо защищен богами, чтобы умереть. Поскольку на вантах от меня было мало толку, мне дали швабру.
Нас основательно потрепало, и требовалась целая ночь, чтобы распутать оснастку, и еще день чтобы заменить мачты. Грот-мачту теперь тоже приходилось снимать.
— Они появятся еще до того, как мы будем готовы, — сказал Мика, передавая мне какое-то поручение.
Он был прав. Логика подсказывала, что мы оказались в ловушке, и даже сейчас женщины Портсмута смотрят на военные корабли, неуклюже плывущие по устью Серебряной Ленты.
Старик это знал и именно потому продолжал смотреть на юг. Наверняка он думал о том, что теперь ему никогда не поймать Тот Самый.
Что же касается меня, то все, чего мне хотелось — остаться в живых.
Я надеялся, что у Колгрейва еще осталась пара фокусов в его щегольском рукаве.
Поппо слабо помахал рукой. Оставив швабру, я принес ему еще бренди.
— Спасибо, — выдохнул он и улыбнулся. — Теперь я знаю.
— Что?
— Тайну. Тайну Умника.
— И?
— Но тебе я не могу сказать. Это ее часть. Ты должен догадаться сам.
— Только не Вельбот.
— Возможно, он умнее, чем казалось. Продолжай драить. И подумай.