Империя ненависти
Шрифт:
Лед в виски звенит, когда я взбалтываю его и делаю глоток.
— Вы можете начать прямо здесь.
Они снова хихикают, и этот звук раздражает меня. Они дошкольники?
Николь никогда не хихикала. Даже в юности. Она всегда отличалась элегантностью и была образцом правильных манер. Теперь, когда я думаю об этом, я не помню, чтобы видел, чтобы она смеялась.
И, наверное, никогда не увижу, учитывая мой статус надзирателя ее ада.
Одна из девушек опускается между моих ног, и я лениво раздвигаю их, позволяя
Она выглядит как недоедающий подросток, и я знаю, что это не так, но тот факт, что она напоминает мне несовершеннолетнюю, сильно отталкивает. Или, может, вся эта гребаная сцена.
Я все время сравниваю их со сладострастным телом Николь, которое стало сексуальнее, чем у порнозвезды. Не то чтобы она не была сексуальной в школе, но сейчас она совсем взрослая.
Женщина.
Девушка возвращает мое внимание к себе, когда ее пальцы цепляются за мой ремень, и она встречается с моими глазами соблазнительным взглядом.
— Я начну. Помнишь, ты говорил мне, что я хорошо умею делать минет?
Нет, не помню, но я все равно рассеянно киваю.
— Ты просто куколка.
Николь рывком поднимается на ноги, забирая с собой документы.
— Я закончу работу на кухне.
Я сдерживаю ухмылку, делая глоток своего напитка.
— Вы закончите работу прямо здесь.
— Это отвлекает.
— Я плачу вам за то, чтобы вы отвлекались. Садитесь.
Она смотрит на меня, но в ее взгляде есть что-то еще, ненависть и чувство, которое я не могу определить.
Когда она не делает никакого движения, чтобы подчиниться, я рывком поворачиваю голову к стулу.
— Садись, блядь, если хочешь сохранить свою работу.
— Моя работа не подразумевает наблюдение за тем, как мой босс получает сексуальные услуги.
— Сексуальные услуги? Это что, блядь, детективный сериал? Это называется минет, и если я говорю, что твоя работа требует этого, значит, так оно и есть.
— Вы пытаетесь доказать свою точку зрения? — спрашивает она, ее лицо краснеет, то ли от злости, то ли от чего-то еще, я не уверен. — Если это так, то я уже знаю, что вы получаете больше кисок, чем Казанова в период своего расцвета, и вам это нравится. Я поняла, поздравляю с бессмысленным рекордом. А теперь, могу я, пожалуйста, пойти домой?
— Нет. — я медленно толкаю ту, которая стоит на коленях передо мной. — Вы обе, на выход.
— Ч-что?
— У вас проблемы со слухом? Я сказал, убирайтесь.
Они бледнеют, но не больше Николь, когда хватают свои хлипкие сумки, одаривают ее грязным взглядом и выходят из квартиры, пыхтя и отдуваясь, будто у них проблемы с дыханием.
Я стою, а Николь внимательно, не моргая, следит за каждым моим движением.
— Вы сядете или мне вас тоже выгнать?
Она опускается на стул, ее взгляд приклеен к бумаге.
— Где моя еда?
Она роется в своей сумке и достает контейнер.
— Не
— Ресторан не принял заказ, когда я позвонила, поэтому… я захватила еду из другого места.
— Всегда идёте против заказов.
— Я не могла силой открыть ресторан или заставить их приготовить вам что-нибудь. Знаете, с тридцатиминутным лимитом времени и прерыванием моего спокойного вечера.
Я пристально смотрю на нее, но не из-за ее поведения. Я начинаю думать, что она никогда не избавится от своей болтливости, сколько бы я ни угрожал ей увольнением.
И по какой-то причине я не хочу, чтобы огонь исчез.
Причина моей паузы в том, как она говорит, читая из документа. Многозадачность в лучшем виде.
Я пересаживаюсь напротив нее, отказываюсь от своего стакана с виски и открываю контейнер. Даже я знаю, что пить на голодный желудок вредно, а поскольку еда дело рук дьявола, я бы и на десять футов к ней не подошел, если бы не необходимость.
Я беру вилку и смотрю на пасту, будто это моя следующая битва. Здесь нет ни пармезана, ни песто, потому что по какой-то призрачной причине Николь знает, что я это не люблю.
Факт в том, что мне не нравится вся еда, но именно эти два блюда вызвали у меня рвоту в первый раз.
До сих пор не могу понять, откуда она знает о моих предпочтениях, но это не отменяет чувства удовлетворения, которое наполняет меня от данного факта.
— С каких пор ты любишь спокойные вечера?
Она медленно поднимает голову, выглядя ошеломленной вопросом.
— Мне всегда нравились спокойные вечера.
— Ты могла бы обмануть меня на всех вечеринках, на которых ты была в центре внимания.
Ее глаза сверкают, становясь расплавленно-зелеными, почти слишком яркими, чтобы смотреть на них.
Слишком реальными.
Слишком… неуютными.
Она каждая непонятная эмоция, от которой религии предписывают людям держаться подальше.
Она опускает голову, позволяя пряди играть в прятки с ее лицом.
— Тогда я гналась за недостижимой мечтой.
— А сейчас?
Она заправляет кощунственную прядь волос за ухо и вздыхает.
— Сейчас я просто выживаю, Дэниел. Если бы это было не так, я бы не работала на тебя и не позволяла тебе относиться ко мне как к грязи под твоими дорогими туфлями Прада.
Николь не грязь под моими туфлями. Она камень в ней. И всегда была, с тех пор как я впервые увидел ее и подумал, что она маленькая снобистская принцесса.
Она и сейчас такая.
Неважно, носит ли она дешевую одежду из универмага. Быть принцессой это аура, и она излучает ее за километр.
— Хочешь сказать, что тебе не нравилось внимание?
После достаточного количества проволочек, чтобы обмануть свой желудок и заставить его принять дьявольский плод, я кусаю и делаю паузу.