Империя сердца
Шрифт:
Английская леди не разговаривает с туземцами, даже под страхом смерти.
Неужели мачеха такое говорила? Слишком уж нелепые слова, даже для мачехи.
Мужчина подошел к лошади и осторожно перекинул девушку через седло.
Мисс Люсинда Ларкин пораженно заморгала. У нее перед глазами были крутые, покрытые пеной бока гнедого жеребца, еще недавно принадлежавшего ее отцу.
К горлу зловеще подступила тошнота, и Люси почувствовала, как быстро и неудержимо в ней зреет самая настоящая истерика. Закрыв глаза, она прибегла к средству, которым при крайней необходимости пользуется любая уважающая себя английская
Она потеряла сознание.
1
Афганистан, деревня Кувар, май 1877 года
Люси прополоскала в ледяной воде черное покрывало и положила его в корзину поверх только что выстиранных красных штанов и халата. Прошло шесть суровых зимних месяцев с тех пор, как она в последний раз стирала одежду, и теперь девушка с большим удовольствием смотрела на пахнущее свежестью белье. Иногда ей казалось, что самое худшее в доле рабыни Хасим-хана — это постоянно ходить грязной.
Она вытерла руки о край потрепанного халата, почти не обратив внимания на боль, которую доставляло израненным рукам прикосновение к грубой шерстяной ткани. За последние два года Люси узнала, что боль всегда относительна и ее можно научиться не замечать.
Солнце приятно согревало плечи и спину, сейчас оно не было таким яростным и палящим, как в разгар лета. Люси села на берегу ручья, опустила ноги в воду и стала наблюдать, как растаявший снег вспенивается и искрится вокруг ее щиколоток. Когда ноги онемели от холода, девушка встала и потянулась, расправляя затекшие мускулы. Ее тело никак не желало приспосабливаться к новой позе — сидению на корточках или на коленях. Подтянув широкие шаровары, Люси попыталась представить, каково это — сидеть в удобном мягком кресле, но воображение отказывалось подчиняться. Разум не желал воскрешать в памяти мысли об удобствах и комфорте.
Люси передернула плечами, рассердившись на себя. К чему тратить время на пустые мечтания? Удостоверившись, что чадра опущена достаточно низко, как предписывают местные приличия, Люси натянула другой конец чадры на нижнюю часть лица и крепко сжала зубами. Потом с легкостью (двухлетняя практика чего-нибудь да стоила) водрузила огромную корзину с бельем на голову. «Если бы только мачеха это видела», — насмешливо подумала девушка. Слова леди Маргарет о том, что леди всегда должна держать голову высоко, а плечи — прямо, приобретали сейчас совсем иной смысл.
Люси шагала по каменистой тропинке к деревне, ступни утопали в пыли, земля была уже совсем теплой. Странно, для этого времени года слишком уж сухо. Если лето закончится засухой — без сомнения, виноватой окажется Люси, она же несла ответственность за заморозки и тяжелую холодную зиму. Чем больше проходило времени, тем труднее было оставаться живой и невредимой.
Люси научилась распознавать почти неуловимые оттенки в настроении своих тюремщиков, поэтому, едва войдя в деревню, она поняла, что за время ее отсутствия произошло нечто весьма важное. Может, верблюд укусил хозяина или у кого-то родилась двойня.
Какой-то мальчишка, слишком маленький, чтобы понимать глупость совершаемого им поступка, потянул Люси за край чадры и начал на своем детском языке рассказывать ей новость, пока его старшая сестра не оттащила ребенка прочь, громко ругаясь. Голос ее дрожал от страха.
Люси шла, не отрывая глаз от земли. Она не посмела сказать мальчику что-нибудь ласковое, не посмела даже взглянуть на малыша — ведь если он заболеет и умрет (а в деревне из-за ужасающих условий жизни это случалось довольно часто), лишь она одна будет во всем виновата.
В другие времена Люси посмеялась бы над подобными глупостями, но сейчас ей было не до веселья. Печальное это занятие — быть злым джинном. Внезапно окружающий мир потерял четкие очертания. Люси потерла глаза и в изумлении уставилась на свои пальцы. Почему они мокрые? Она снова поднесла руку к лицу и ощутила на щеках влагу. «Господи Боже, — подумала она, — я плачу».
Сердясь на себя за проявление слабости, Люси резко смахнула слезы и ускорила шаг. Скоро она подошла к белым кирпичным воротам ханского дворца. Мириам придет в ярость, что Люси потратила так много времени на совершенно никому не нужное занятие, а девушка не могла себе позволить ссориться со старухой. И не только потому, что Мириам была главной хозяйкой всех рабынь Хасим-хана. Старуха принадлежала к тем немногим, кто не боялся «волшебной силы» Люси.
Большинство жителей деревни считали девушку джинном, любовницей самого Сатаны. Иначе как бы она могла убить троих мужчин, братьев Великого хана, не оставив на их теле ни единой царапины? И разве не из-за этой девицы две последние зимы были такие холодные, что овец погибло вдвое больше против обычного, а вся деревня голодала и была отрезана от соседей?
Мириам же посмеивалась над подобными предположениями. По ее мнению, Люси была обычной тупоумной чужестранкой со слабым телом, уродливым лицом и таким маленьким носом, что он казался искалеченным. Кроме того, каждому известно, что джинны никогда не являются в обличье женщины. Неужели джинну придет в голову такая нелепость, если он может преобразиться в мужчину?
Споры между сторонниками этих двух мнений вспыхивали с новым ожесточением, стоило только на деревню обрушиться какой-нибудь напасти. Люси же изо всех сил старалась, чтобы враждующие стороны не пришли к соглашению. Она знала: если жители деревни единодушно придут к решению, что она — джинн, которого следует замуровать в пещере высоко в горах, Хасим-хан и пальцем не пошевелит ради ее спасения. Хан намеревался пользоваться ею лишь до тех пор, пока это не вызывает недовольства у деревенских старейшин, а в случае конфликта пожертвовал бы девушкой не задумываясь. Он заманил в засаду и убил тридцать человек — членов британской торговой делегации — ради нескольких лошадей и золотых побрякушек от эмира Шерали. Так неужели для него может иметь хоть какую-то ценность жизнь обыкновенной рабыни?
Люси отогнала прочь эти тревожные мысли и поспешила к воротам, ведущим к обветшалому дворцу. В жизни рабыни было одно благо: времени для праздных мыслей и тревог совсем не оставалось. Она обогнула обшарпанную западную стену здания и вошла в закуток, расположенный за помещением для рабынь.
Увидев, что Мириам сидит в тени навеса и пьет свой любимый зеленый чай с плотными шариками из соленого творога, Люси похолодела. Она быстро поставила корзину с бельем на пол и низко поклонилась.
— Мир тебе, о Достопочтеннейшая Прислужница Великого хана, — пробормотала она на пушту.