Империя. Оружие Владык
Шрифт:
– Я понял, спасибо. Какие еще новости?
– Атака на Нибус отменена, а Алексио заперся в своих покоях и громит мебель.
– Что ж, пускай. А как Динайри?
– Все великолепно. Она невероятно быстрыми темпами идет на поправку, а местные лекари, не обнаружив в ее крови никаких медикаментов, похоже, поверили в способность зарианского организма к быстрому восстановлению.
– Превосходно, – Амонис расправил плечи, – значит, теперь можно полностью сосредоточиться на усилении Империи. Господин Бертолуччо с тобой связывался?
– Да.
– Да говори уже, – вздохнул Верховный зарас.
– Вы уверены в благости намерений Стихий? Что, если все, что мы делаем, в итоге принесет нам гибель?
– Их намерения безусловно благие, – ответил советник и добавил, – в их понимании.
– А в нашем? Не может случиться так, что… – начал наместник, но Амонис его прервал.
– Я – Мастер, и я следую воле Великих матерей, Барий, – произнес он и шепотом добавил, – но я не нас только глуп, чтобы делать это слепо.
– Я верю в вас, господин, но я беспокоюсь…
– Я знаю и ценю это, – сказал Верховный зарас и отключился.
По щеке Бария скатилась слеза; никогда ранее он не слышал из уст Амониса слов благодарности и искренне не знал, как на них реагировать.
Наместник перевел взгляд с погасшего экрана на висящий перед ним портрет статного темноволосого мужчины:
– Мне страшно, господин, – прошептал он, обращаясь к изображению, – я ничего доподлинно не знаю, но я чувствую, что ваш сын если и не начал, то вот-вот начнет опаснейшую в своей жизни игру. И он может ошибиться. А вы прекрасно знаете, чего стоят такие ошибки… Эти существа… Они ведь не прощают. Никогда не прощают.
А я не могу потерять его, как когда-то потерял вас.
Злость буквально выжигала Алексио изнутри. Он не мог, не готов был поверить в то, что все его титанические усилия, потраченные на спасение от Учителя и его помощников, оказались бессмысленными, а он сам очутился в еще более тесной ловушке, чем ранее.
Круша ни в чем не повинную мебель, он пытался излить на нее свой, не имеющий иного выхода, гнев. Отчаяние охватывало его сильнее с каждой минутой, слезы текли по подбородку. Император не знал, как жить дальше. Более того, он не знал, есть ли в этом смысл.
Упав на колени, он обхватил голову и замер… В этот момент входная дверь распахнулась, и раздались легкие женские шаги.
Осторожно оглянувшись на звук, Алексио увидел Динайри с младенцем на руках.
– Мы пришли навестить папочку, – ласково улыбнувшись ребенку, произнесла Императрица.
Младенец ответил тихим кряхтением.
– Подержишь? – Супруга протянула Императору аккуратный сверток.
Интуитивно протянув руки к новорожденному, Алексио прижал к себе розовощекого младенца.
– Он похож на вас, Ваше Величество, – прошептала Динайри, опускаясь на пол подле супруга.
Император не знал, как себя вести. Стоя на коленях посреди обломков мебели, с крошечным сыном, его сыном, на руках, он просто смотрел в ярко-голубые глаза малыша и боялся пошевелиться.
– Вам нужно будет дать ему имя, – продолжила супруга. – Я знаю, что традиционно наречение имени должно происходить в тронном зале в присутствии всех членов семьи и высокопоставленных вельмож, входящих в состав Совета, но, полагаю, мы можем немножко отойти от правил и сделать это вдвоем. А потом, когда придет время, вы объявите о своем решении, как того требуют правила.
Алексио неотрывно смотрел на сына, не в силах поверить, что в этом крошечном комочке есть его частичка:
– Жоэль XII. В честь дедушки, – шепотом произнес Император, боясь побеспокоить задремавшего на его руках малыша.
– Прекрасное имя, – согласилась Динайри, – а теперь, Ваше Величество, отдайте мне нашего сыночка. Я отнесу его в кроватку.
– Я сам, – произнес Алексио, вставая.
Почтительно кивнув, Императрица не стала противоречить мужу, и, переступая через валяющиеся на полу обломки, пошла за супругом в свои покои, где находилась золотая, украшенная каменьями, колыбелька Жоэля – подарок дяди-советника.
Алексио смотрел на мирно посапывающего в колыбельке первенца, и его жизнь вновь обретала смысл. Что-то в его душе менялось и перестраивалось, обретая надежду.
Пусть он и попал в зависимость сначала от Учителя, потом от Амониса, длиться вечно это не могло. Как бы ни был силен брат его жены, он был смертен. А это значит, что у Жоэля был шанс на свободу. Нужно было лишь правильно его воспитать.
– Не правда ли, он чудесен, Ваше Величество, – прошептала Динайри, положив голову на плечо Императора.
Алексио мягко коснулся губами лба супруги.
Со стороны семейная Императорская чета выглядела весьма трепетно и трогательно, если бы не легкий холодок, замерший у сердца Динайри. Маленький кусочек брони, не вернувшийся к своему Господину и впитавшийся под кожу Императрицы. Не видимый никем, но весьма ощутимый ею и связанный с основной своей частью, покоящейся на теле Амониса.
Динайри обняла супруга и поцеловала в шею. На ее лице отражалась счастливая улыбка, но мысли сестры Амониса были далеко. Она помнила, кому обязана своим «воскрешением», и не собралась быть неблагодарной…
Амонис пытался готовиться к очередному собранию Совета, но ему никак не удавалось сосредоточиться. Мозг упорно отказывался фокусироваться на навязываемой ему задаче, а в мыслях то и дело возникал последний разговор с Барием.
Верховный зарас не был уверен, что наместник осознанно зародил зерно сомнения в душе своего господина, но его слова заставили Амониса серьезно задуматься.
Конечно, для Верховного зараса разговор с Барием не был открытием: Амонис прекрасно знал, кто такие Стихии. Пожалуй, не меньше, чем они сами.