Имперский Грааль
Шрифт:
У клона нет гражданских прав. Клон есть продукт высоких технологий и принадлежит тому, кто в состоянии предъявить товарный чек со штампом «оплачено». Правда, едва ли нынешний президент Зиглинды сделает это: встречным порядком ему могут задать несколько очень неудобных вопросов. Собственником клона также может объявить себя хозяин донорского материала. В данном случае сам Брюс.
Моя полная генетическая копия! Ну почти полная, за исключением того, что они там наусовершенствовали. Я мог бы выглядеть так же… при желании, но… Брюска невольно покосился на перекладину: можно,
– Мать, – спросил Рубен, добавляя к омлету соли и перца, – не возражала, чтобы ты со мной отправился?
– А? Нет, вовсе нет. Она знает, что я Эстергази, и она знает все про то, что правильно для Эстергази. Ты отец, ты имеешь право, все дела… Но понимаешь, она все еще не простила. Она считает, будто вы оба выставили ее дурой. Вы бы, мол, еще монетку кинули.
Там, в их общем прошлом можно отыскать момент, когда неясно было, кого мать выберет, а перед кем извинимся. Подросшему сыну теперь донельзя неловко смотреть в глаза вновь обретенному и очень молодому отцу: мать сделала свой выбор, когда ей банально не хватило секса.
У нас в семье все решает папа. А кто у нас папа – решает мама.
– Я вас, – сказал Брюс, набивая рот омлетом, – не понимаю. Подумаешь, десять лет разницы! Видывал я и более фантастические браки. Ну ладно… слыхивал про них. Вы ж выше этой ерунды. А? Что значит: слишком молод?
– То и значит. В возрасте… любого человека есть нечто драгоценное. Двенадцать лет, что я был изъят из обращения, я не развивался. Точки отсчета не было, системы координат, а главное – людей, движущихся рядом. Только такие, как я. Душа, как шкура, полируется трением о другие души. Разные. Мне с твоей матерью сейчас душой не равняться: она намного больше. От того, что я приду и начну давить на чувство долга, никто не будет счастлив.
– А как же… ну… любовь? Всепобеждающая сила и все такое?…
– Она знает, каково это было. И я помню. Я потерял все, но получил ее, и ей тоже ничего, кроме меня, не оставили. Она была мне и родиной, и жизнью. Куда еще нам было деваться, как ни вцепиться друг в дружку всей душой? Она родила мне сына, воспитала и вырастила его. Теперь мы свободные люди – оба. Теперь другой мужчина – ее родина и ее жизнь, и мне туда нельзя.
Он, видите ли, виноват перед ней. Он был мертв.
А еще любая генетическая экспертиза признает Натали Пульман-Эстергази-Норм его матерью. Что это будет за жизнь? Кривая насмешка над всем, что между ними было?
– Вот Тецима, – Рубен сложил ладонь лодочкой. – А вот торпеда. Я не смогу нести ее, если не будет правильно выбран общий центр тяжести. Точка внутреннего равновесия обоих, – Брюс ожидал, что отец скажет «тел», но Рубен употребил другое слово, – душ. Она прожила бы и без него, и он справился бы один, но они решили так. Любой, кто между ними сунется, будет мерзавцем. Ты представляешь, сколько это стоит?
– Это – что?
– Добровольность. Я слышал, он хороший мужик.
– Да обалденный. Мать как тогда прибалдела, так и… Извини.
В самом деле, едва ли Рубену приятно через слово слышать «а вот Рассел то и се». Надо последить за собой.
– Когда я с ним
– Меньше всего, – согласно кивнул отец. – А сейчас ты почему не с ним?
– То есть как почему? Я ведь сказал – мать. Она, видишь ли, не видит ничего страшного в том, чтобы махать в джунглях мачете, ночевать в сугробе, заходить на отрицательный угол при сильном боковом ветре с ледяной крошкой… – черт, как-то это называется, забыл… когда есть кому удержать меня на вытянутой руке за шкирку! Разумный, контролируемый экстрим! – передразнил он. – Хочется хоть раз отдохнуть как мужику – с пивом и девочками! Мы с матерью подумали и решили, что лучше тебя никто меня плохому не научит.
– О как!
– Однозначно. Я, признаться, боялся, что ты заявишь: мол, она слишком старая для тебя, и мне придется бить тебе морду.
– А ты-то чего? Все думали, тебе прямая дорожка в Академию. Почему ты взял да и отказался от фамильной карьеры? Ты же любишь летать.
Брюс поерзал на аутентичном полешке, заменявшем ему сиденье. Эта часть Дикси, причесанная и зеленая, славилась лужайками, оборудованными под туристические стоянки. И не надо делать вид, будто он не ожидал этого разговора.
– Мой прадед был адмирал. Дед – военный советник, и даже военный министр. Мой отец…
– …военный труп, если называть вещи своими именами.
– …с ума сойти какой герой, едва ли ты станешь с этим спорить. Кое-какой навык пилотирования у меня есть, но в целом – мир слишком прекрасен, чтобы всю жизнь держать его в рамке прицела. А?
– Не могу возражать. И не хочу. Но если ты не поступил в Академию, тебе придется служить повинность на общих основаниях. Ты думал на эту тему?
Прежде чем ответить, Брюс покончил с омлетом и метким, как ему казалось, броском отправил коробку в кучу, где уже лежали пивные жестянки, матовые от росы. Не забыть зарыть, иначе оштрафуют.
– Думал, – сказал он. – Ну, начать с того, что Рассел не видит в срочной службе ничего невозможного. Все ж не в джунгли к диким зверям и бактериям…
– Насчет зверей и джунглей ему, конечно, виднее, – задумчиво промолвил отец. – Тут у него личный опыт. Однако даже элитные космические войска Зиглинды, насколько я помню, были той еще школой выживания. Наука, направленная на то, чтобы держать удар. На что похожа общественная повинность здесь, на Новой Надежде?
– Да она ничем не отличается от летнего скаутского лагеря, с выездом на хозработы. Срочку даже девчонки проходят. «В целях определения своего места в структуре общества». Получить специальность и более или менее разобраться, как жизнь устроена. Ничего страшнее скуки там нет. Уж мы-то не Империя, а СССП – свободное содружество самоопределившихся планет. Это вы Родину защищали, а нас куда пошлют, там и станем щитовые домики собирать.
– Меня обманывать несложно, – усмехнулся Рубен. – Я сам обманываться рад. И что, моего сына устроит проскучать… сколько там у вас положено? Полтора года?