Имперский Грааль
Шрифт:
– Да, – просто сказал Рубен. – Если Зиглинда считает, что я ей нужен, то я принадлежу Зиглинде.
– Тогда я не должен решать за вас, верить вам друг другу или нет. Что радует меня, если честно. Итак, мы говорим о наших секретах в присутствии мадемуазель Люссак. Я вас слушаю.
– Брюс поделился со мной некими предположениями, а к тому времени я уже и сам кое-что заподозрил. Пусть сам расскажет.
– Я знаю, кто испортил «Нырок»! – заявил Брюс и покраснел.
– А разве это не Бротиган тогда впервые покушался на миз Монти?
– Даже если и Бротиган, как бы он влез в опломбированный на заводе блок без ведома
– Я тут научился еще кой-чему, dux bellorum. Или теперь должно говорить – сир? Выяснилось, я могу перекинуться в любую вещь по выбору. Свойство ли это Авалона, или способности мои развились, и бессмертие стало навыком, а не даром – я не знаю. Хочу попробовать в других условиях. Важно, что до сих пор я переодевался в то, что летает. В первый раз на «реполове» это спасло мне жизнь, когда я потерял движок. Тогда, на «Нырке», с поврежденными навигационными системами, я воспользовался бортовыми самописцами, чтобы вернуться собственным следом. Смею предположить, это выручило всех. Мне понравилось. Чем больше я увлекался этим спортом, тем на все более длительный срок покидал тело. При этом я совершенно не задумывался насчет его, тела, комы или клинической смерти. Я возвращался и находил тело готовым для себя. Что-то же должно заставлять легкие дышать, а сердце – сокращаться, содержать его для меня в готовности? Иначе ведь – кусок мяса…
– Он разговаривал со мной, когда был Нырком!
– …а сам я не помню. Понимаешь, к чему мы клоним?
– Мы тут только что рассуждали о папиных достоинствах, ну, против моего клона. А кто-нибудь подумал, куда делся клон? Сколько нас было там, в амфибии? Четверо – если по головам.
– Я его не чувствую, – признался Рубен. – Я занял тело, пока его изначальное сознание спало. Я привык, что оно молчит. Но это не значит, будто он не чувствует меня. Я-то весь вот он, и думаю громко, и действую самостоятельно.
– Хочешь сказать, будто вас там сидит двое, и один – внутренний вредитель?
– Ну, если бы кто ко мне вперся, я бы его не приветствовал, знаете ли. Когда-то я думал, что наличие тела очень важно. Самое большое желание Назгула – вновь обрести тело. Самый большой страх Назгула – быть забытым на долгие годы в промороженном суперсекретном ангаре и гадать, жив ли хоть кто-то из тех, кто еще помнит про тебя. Но что там дальше? А дальше я размышляю о возможностях и о поле, где бы я их применил. Что есть личность? Информация плюс энергия. Ну… мы тут все философы постольку-поскольку, извините, если кто умнее. Информацию можно записать, передать… скопировать? Информация ведь такая штука, ее при передаче становится больше, в источнике передачи ее не убывает. Хотя личность, конечно, очень специфическая информация. Я не хочу произносить слово «душа» – оно слишком большое.
Последовавшая за этими словами пауза была наполнена воображением, аж мухи в воздухе вязли, если бы тут вообще были мухи. Интересно, лаборатория синтеза клонировала мух?
– То – ты. А то – другая личность.
– В общем, вот что у меня есть в общий котел. Такая вот фигня у тебя на балансе, бери и пользуйся. Придумаешь, что с этим делать – честь тебе и хвала.
– На балансе у меня сплошная фигня, одной больше… Погоди, так кто все-таки сломал датчик: ты или второй? Насколько я понял, ты вселился в амфибию уже после поломки? С чего вы вообще решили,
– Я всю дорогу тренировался, – признался Рубен. – Может, я и сломал, пока скакал туда-сюда. Это ж какие клапана выдержат? А насчет поглощения: я тут подумал… кажется, они не могут. На уровне аксиоматики. И потому же я очень сомневаюсь насчет дублирования. С точностью до хромосомы можно сдублировать носитель, но – меня?
– И что нам с вами делать?
– Убедиться, что я не гружу вам вакуум. Допросите меня с применением «наркотика правды».
– Клонов нельзя, таков закон. Мы ничего не знаем про твою биохимию.
– Рискните. Вы большим рискуете, если этого не сделаете. А я временно выйду. В крайнем случае у вас будет, – Рубен оглянулся в поисках подходящего вместилища, – ну хоть бульдозер.
Брюс подумал, что бульдозер отцу не пойдет. Норм тоже усомнился:
– Просить Кэссиди применить «наркотик правды», даже если тот у него с собой – все равно, что посвящать его в детали. У него-то навряд ли к тебе личное отношение. Едва ли он станет хранить твой секрет.
– Я могу рассчитать дозу и сделать инъекцию, – сказала Мари. – Не надо чужих.
– Не надо инъекции.
– Не понял. Ты сам предложил…
Брюс замахал на всех руками, скакнул в кабину и включил передатчик на громкую связь. Ну, на достаточно громкую.
– …и вот что я думаю: если это существо, в отличие от меня, меня слышит и занимает тело, когда я его освобождаю, и ведет себя тихо из чувства самосохранения – думаю, я все-таки его подавлю в случае бунта, поскольку я сильнее и доминирую…
– Не надо инъекций, – повторил «Рубен». – Иначе я тоже свалю куда-нибудь. У меня, может, принципы. В конце концов, терпеть ли физическую боль – личное дело каждого, а эти фишки насчет растормаживания центров удовольствия всегда казались мне гнусными. Я умею все, что умеет он. Думаешь, это ты прыгнул в лучемет Волчицы, когда она уже курок спускала? Ничего подобного. У тебя для этого просто не хватило бы воображения. Это я спас нам обоим это тело, и между прочим не для того, чтобы кто-то за здорово живешь рисковал его биохимией. Доминирует он, ага. Ну, допустим… А еще он мерзко с ним обращается!
Какая у него странная улыбка. Неуверенная и вызывающая одновременно. Мари Люссак посмотрела на «Рубена» с испугом и отодвинулась. Психика восемнадцатилетнего в тридцатилетнем теле – кто бы подумал, что это может быть непривлекательно!
– Если ты уйдешь, – возразил Брюс, – тело, скорее всего, погибнет.
– Ну вот. Учитывайте это все, кому оно дорого.
– Пап, черт тебя побери, а ты чего молчишь? Это твое тело тут… разговаривает.
– В том-то и дело, Брюс, что не мое. По-хорошему говоря, это его тело.
– И… и что? Опять те же и там же, только теперь мой папа – бульдозер?
– Нет, пожалуйста, – вырвалось у Мари Люссак. Норм хмыкнул, что должно было означать – «обожаю эту семейку», а «бульдозер» угрюмо промолчал.
Один раз за счет женщины тут уже играли в самоотверженность, и некрасиво возводить это в принцип. Они встают и молча уходят, растят наших детей, но они несчастны, и виновны в этом мы.
– Зайдем с другой стороны, – отважился Норм. – Ответьте мне, Эстергази-все, кто из вас втрескался в Мари Люссак?