Имперский Грааль
Шрифт:
В самом деле, надо бы попробовать себя в тихом виде. С напряженной внутренней жизнью. Камень не устает, камень постоит на стреме, поиграет своим теплом, загонит его вглубь на первых порах, чтобы не обжечь доверенные ему белковые тела, а после будет тянуть и тянуть изнутри. Тепло передается от горячего к холодному. Это общий закон, но в рамках закона возможны варианты. Этим я и займусь.
Камень – это ведь нечто особенное, в некотором роде противоположное всему тому, чем я был раньше. Для камня нет времени. Камень – не функциональное устройство, он существует независимо… хотя, конечно, его можно приспособить
Авалон. Какая-то планета. Не Зиглинда, а нечто совсем в другом роде. Я только сейчас созрел это рассмотреть.
Настало тишайшее утро, обложенное снегом, как ватой. К утру тепло большей частью рассеялось, стало чуть ощутимым, достаточным лишь для того, чтобы чувствовать себя живым, и еще – отдавать тепло, а не тянуть его, и иней покрыл тела и волосы спящих. Именно тут и именно в это время их застал гул моторов с небес. Миранда вскинула голову, но увидела там только поволоку тумана. Рубен не стал ей мешать и даже слова не сказал, когда она оттолкнула его и отчаянно полезла вверх по осыпи, помогая себе руками. Это ее шанс. Хотя – опоздает. Наверное, Миранда думала, что кричит громко, на самом же деле звук, издаваемый ею, был где-то между хрипом и писком. Бесполезно. Они слышат только свои моторы.
Она вернулась совершенно убитая, съехав вниз вместе с небольшой лавиной.
– Что?
– Идут выше облаков. Скалы же. Надо было остаться возле разбитых машин – они наверняка их нашли.
Да. Разбитые машины нашел бы тот, кто смотрит сверху. Не наши.
– Мы бы возле них не выжили.
Верно.
– …или стрелять. Они бы засекли вспышку. Но теперь ведь нечем!
Она пнула бесполезный лучемет, и тот скатился ниже по склону. Никто за ним не пойдет. Он теперь бесполезная тяжесть.
– Мы бы не выжили, – повторил Рубен. – И им тут не сесть. Пойдем. Все будет хорошо. Уже близко.
Темно, крошечный прикрытый костерок облизывает ночь. Голограмма погасла, и вновь верится, будто нет никаких других миров – только этот, и можно даже забыть, что на орбите тесно от железа. Программа двадцатиминутного сна имеет один забавный побочный эффект – сны кажутся тебе вкраплениями реальности. Пантократор мог притащить сюда твою жену, но, скорее всего, тебе это просто привиделось. Игры воображения, совести и долга в поисках верного пути. Пантократор словно пальчиком погрозил: мол, играешь тем, что не принадлежит тебе. Помни.
Все спят в палатках, кроме дежурной смены, а та залегла вне света, со штуцерами, которых боится едва ли не больше, чем противника, и ведет себя тихо. Двигатели заглушены, моторы обернуты термочехлами, крошечный костерок прикрыт тентом от взгляда сверху. Современный энергодетектор его не засечет, столь незначительно его излучение в сравнении с иными источниками. Кругом этот загадочный лес, чужой, черный, наводящий на мысль о безумии. Нас не видно.
Кто из вас хоть ночь провел до сих пор под открытым небом? Руки подняли только Брюс и Морган – скауты собственного Нормова воспитания. Остальных пугает глубина ночного неба и притаившаяся биохимия чужой планеты. Мы делали с ней все по своему выбору и вкусу. Что, если именно сейчас она нанесет ответный удар?
Я всего лишь солдат и биохимию
Что мы будем делать завтра – надо придумать сегодня.
Эдера Насименто напротив протягивает руки к огню: лицо у нее помятое, и она кажется старше своих лет. Не спит. Тоже гоняет демонов сомнений? Человек не может прийти и вот так запросто сделаться тебе врагом или другом, потому что плох или хорош. К моменту любви или раздора вы оба прошли некий путь, и путь другого всегда от тебя скрыт.
– На Пантократоре, – говорит Эдера, растирая худые узловатые пальцы, – власть принадлежит женщинам. Как это могло сложиться: исторически и философски? Что может подвигнуть мужчин поступиться властью?
Норм тихонько смеется.
– Да хотя бы равнодушие и лень. Любую власть можно уступить в обмен на право смотреть Сетеновости и Галакт-игры, не вставая с дивана.
Она неуверенно улыбается в ответ и сует в огонь еще ветку. Эти черные штуки превосходно горят.
– Пантократор – уникальная планета, в основе общественного устройства которой и самого существования заложена идея. Пантократор служит жизни, а женщины в этом понимают больше. Мы говорим, а они молчат, мы утверждаем, что понимаем их, размахиваем руками, определяем им место в нашей жизни, ну и вообще, а они втихомолку смеются над нами. Разве нет?
– Достижения современной науки таковы, что жизнь способна множиться дальше без разделения на полы, вегетативно. Хотя Пантократор, я слышала, против.
– Пантократор хочет, чтобы мы оставались людьми.
– И что он при этом имеет в виду?
– Пересказать содержимое сотен книг и тысяч философских диспутов я не возьмусь, – Норм смеется. – Я вам предлагаю самой ответить для себя на этот вопрос. Мысленно. Что такое человек и когда двуногое прямоходящее без перьев и с плоскими ногтями перестает им быть? Какие слова вы найдете, те и будут правильными.
– Таких, как вы, Норм, не сочтите за обиду, называют малоумными философами. Вы не знаете терминов и не можете поддерживать спор, но держитесь за вселенские категории и почему-то в итоге всегда имеете возможность сказать: а я, мол, что говорил? Людей вашей породы некоторые даже считают святыми.
– «Малоумный» – это понятно, но почему вдруг «святой»?
– А потому, что до сих пор не сказали: «а я что говорил?».
– Я так и не понял, мэм, что вы с самого начала имели против?
Эдера смотрит на него испытующе и серьезно.
– Вы в самом деле желаете, чтобы это было озвучено, чиф?
– Не то чтобы ваша очевидная неприязнь меня волновала, мэм. Есть вещи, которые не стоит принимать во внимание во время исполнения обязанностей. Но вам же самой лучше было бы объяснить свою позицию, иначе вы рискуете, что вас не поймут и истолкуют ваши слова превратным и неуважительным образом. Я достаточно церемонен?
– О, да, чиф, вы безупречны. То, что я скажу вам про вас, вы про себя, без сомнения, знаете, но думаете, что знаете вы один. Думаю, в глубине души вы этого стыдитесь. Я вас прочитала и поделилась с покойным Ставросом, потому что мне было страшно доверять вам оружие и всех этих детей. Вы самоубийца, Норм.