Имперский сыщик: аховмедская святыня
Шрифт:
– У меня к нему двенадцать патронов заготовленных есть, я вам так отдам, - высыпал содержимое хозяин на прилавок, - а ежели пороховница или капсюли нужны будут, вы приходите, по своей цене отдам.
Мих не стал говорить, что порой "своих" так обдирают, что без штанов приходится бегать, но ему тут слова не давали. И так оружейник потеплел к господину, на том и остановимся. Витольд Львович кивнул, сказал, что "непременно зайдет, как только что понадобится", и они вышли прочь.
– Михайло, чего голову задрал?
– Лавку запоминаю, раз у нас теперь уступка здесь.
–
– Эх, господин, ничегошеньки вы не понимаете. За хорошей ценой можно и половину Моршана пешим пройти. Тем паче этот от службы всего в двух шагах. Ваше благородие, вы не говорили, что до оружия охочи.
– Да куда там, - усмехнулся Витольд Львович, пристегивая кобуру к поясу, - отец по отрочеству учил несколько раз стрелять. Общее представление имею, а так...
– он неопределенно махнул рукой.
– Ну как же, сами сказали, револьвер голтяковский.
– Так на рукояти выгравировано "Николай Голтяковский, Суула", смотри, - продемонстрировал он Миху.
– Я слышал только, что в Сууле оружейный завод открывали.
– Эк вы ловко, - изумился Мих, считавший в делах наживы хозяина давно потерянным, - три рубля отыграли у этого скопидомца.
– Да разве дело в деньгах?
– Сразу разочаровал орчука титулярный советник.
– Тут другое. Оружейник увидел во мне заинтересованного в своем деле человека. Отсюда и патроны выделил, кобуру вот справил. Сдается мне, за это мы бы отдельную цену еще выплатили. Да и не уверен я был, так, наобум сказал... Кстати, я бумагу у Его превосходительства запрошу, чтобы и тебе можно было револьвер носить. Купим побольше, под руку, генерийский или тризновский. Гоблинарские уж больно маловаты и дороги.
– Да Бог с вами, господин, какой мне револьвер, - смутился Мих.
В отношении к огнестрельному оружию орчук полностью оправдывал свое происхождение. К пороху, взрывам и выстрелам Мих испытывал животный страх, перемешанный с отвращением. Крепкие луки у кочевников распространенные, хотя многие и называли их подлым оружием, куда привычнее. А ежели взять в десницу топор или хотя бы секач кривой, что от плеча до бедра разрубает.
Конечно, в военном искусстве орчук не чета своим сородичам по матери был, папенька очень насилие не любил и всячески Миха от этого отваживал. Но пока в Орде жили, еще мальчишкой тренироваться пришлось. Ведь как у орков: только ходить научился, от титьки мамкиной оторвался, значит, копье махонькое, детское уже держать может. Побольше подрастет, ему уже меч тонкий и затупленный носить можно. А уже позже, когда пройдет орчонок черную ночь и получит дозволение мужчиной называться, тогда и секач разрешается в руки взять.
Мих-то сам только до меча детского дошел, когда уехали. Почитай, уж сколько годов в империи среди людей прожил, а все равно прогресса всякого сторонился и к новому относился с большим предубеждением. Тем паче к револьверам. Неровен час еще в себя выстрелишь.
– Теперича куда, господин?
– Вообще надо Павла Мстиславовича навестить. Не удалось в полицмейстерстве с ним поговорить.
– Эй, извозчик, извозчик!
– Мих поднял мощную руку, движение его было
– Прошу вас, господин, садитесь, - пропустил Витольда Львовича вперед, к пролетке.
– Любезнейший, - обратился Меркулов к мужичку с окладистой бородой и добротно одетому, - отвези нас к особняку Аристовых, - титулярный советник не сделал паузу для ответа и спросил с некоторым нажимом, - или ты не знаешь, где это?
– Как не знать, Ваше благородие?
– Возмутился ванька.
– Домчу в лучшем виде, даже моргнуть не успеете.
– Вот этого не надо, - смотрел Меркулов, как орчук влезает в пролетку, - мы никуда не торопимся.
– Ловко, - вполголоса молвил орчук, как только они покатили вперед.
– Могло и не сработать, - ответил Витольд Львович.
Мих хотел еще что сказать, но тут Меркулов вытащил ту самую блестящую палочку поднятую. Теперь и разглядеть ее получилось лучше. Неровная, оплавленная, будто из капель застывших. Цвета грязно-желтого, с кусками то ли грязи, то ли угля прилипшего. И что такого могло в этой безделице внимание Витольда Львовича привлечь, раз он скрыл ее да с пожара унес?
– Как ты думаешь, Михайло, что это такое?
– Не знаю, господин. Финтифлюшка какая-то.
– Вот тебе и финтифлюшка. Это, Михайло, между прочим, Перо-вольница. Именно им Его Величество Константин Александрович подписал резолюцию об отмене холопства. Времени, конечно, с тех пор немало утекло, почти полторы сотни лет.
– Вот так так, - только и раззявил в удивлении свой огромный рот Мих.
– Именно. Перо из чистого золота, инкрустированное бриллиантами. Видишь, - показал он на черные крохи.
– Так какие то бриллианты, угли обычные.
– Не вполне. Это графит, - поправил его Витольд Львович.
– Его часто называют черным или серебристым свинцом, порой карбидным железом. Это больше от невежества. Но все пустое, важно не это. Совсем недавно эти частички графита были бриллиантами.
– Быть того не может. Вы уж, господин, не взыщите, но не бывает так, чтобы драгоценные каменья в уголь превращались.
– В графит, - поправил Витольд Львович.
– У бриллиантов есть такое свойство. Под воздействием высоких температур они меняют свою структуру... Хм, забыл как это точно называется, читал об одном гоблинарском исследовании. Если очень упрощенно, то нагрей хорошенько бриллиант, получишь графит.
– Брехня, - все равно не поверил Мих.
– Это что же, теперь бриллианты и на солнце нельзя выставлять?
– Нет, ты не понял. Ни одного пожара не хватит, чтобы до такой степени нагреть бриллиант.
– Что ж тогда, магия? Прав был Его превосходительство, Аристов руку приложил?
– Либо магия, либо нечто, моему разумению неподвластное. Наука на месте не стоит, Михайло. В любом случае, я хочу поговорить с Павлом Мстислововичем. Не так глуп он, чтобы при всех полицмейстерах, да еще Его превосходительстве запираться, прикрывшись Приклонскими. Это ведь и проверить легко, да и руку даю на отсечение, Александр Александрович так и сделает.